Невозможность страсти

– Не понимаю я таких родителей. Настолько зашугать собственную дочь, что она меньше боится преступников, чем их. Это какой же надо было устроить ей террор в родительском доме, что ей в картонной коробке жить предпочтительней, чем вернуться к родным матери и отцу?

– Да ладно, Лариска, обычное дело. – Ровена лениво закрыла глаза. – Такого сколько угодно в семьях. Чёрт его знает, что движет нашими гражданами, когда они ломают собственных детей, превращая их в загнанных терпил и приучая всего бояться. Шаг влево, шаг вправо – конвой стреляет без предупреждения! И это у них в крови, не вытравишь ничем. Это дикое бытовое ханжество, особенно по отношению к девочкам. Или другая крайность – вообще забить на потомство, занимаясь своими делами. Колонии заполнены такими брошенными, которым родители даже насчёт «хорошо – плохо» не потрудились объяснить. Вот хоть Варвара Ленкина. Ей для понимания этих категорий годы понадобились – годы грязи, моральной и физической, проведённые на самом дне. И поняла она что-то лишь в самом конце, только воспользоваться новоприобрётенными знаниями не смогла. И таких много. Если хватит у человека характера, он сам себя построит как надо, только много ли людей с характером? То-то.

– Зато ты Тимке отродясь ничего не запрещаешь.

– Зачем? – Ровена улыбнулась. – Я ему объяснила насчёт «хорошо – плохо» давным-давно. Любой человек действует так, как ему предписывают ориентиры, привитые в детстве. Остальное он делает для себя сам, исходя из этих ориентиров.

– То есть всё воспитание, по-твоему, сводится к тому, чтобы объяснить, что такое хорошо и что такое плохо?

– По сути, да. Но есть нюанс. – Ровена плутовато улыбнулась. – Если ты, например, будешь рассказывать ему о вреде курения, а сама станешь курить, твои слова останутся просто словами. Если я говорю, что нужно делать так-то и так-то – и объясняю, почему именно, то я и сама поступаю так, как говорю. И ребёнок это видит.

Дети наблюдательны, они, стараясь вписаться в социум, поступают так, как поступают родители. А самое главное: когда ты рассказываешь Юрке о вреде курения, а сама дымишь, он учится лгать. У тебя же.

– Это ты намекаешь…

– Я не намекаю, а прямо говорю. – Ровена засмеялась. – Юрка станет курить, и будет тебе лгать, потому что ты это делаешь.

– Ах ты…

– Тихо, девочки. – Ника уже некоторое время слушала их разговор и потешалась. – Рона, ты безжалостна. Нельзя так.

– Почему?

– Ну… просто нельзя. Надо иногда к людям терпимой быть. – Ника тронула Ларису за руку. – Ты нужна мне, идём.

Лариса с радостью пошла за ней. Ей всегда было трудно разговаривать с Ровеной, она терялась, потому что обычно ничего не могла возразить на её логичные и безжалостные выкладки. И злиться на неё при этом глупо, потому что ничего, кроме правды, она не говорит – но терпения никакого нет с этой Ровеной! И необидная кличка – Девочка-отличница – очень пренебрежительная всё-таки.

– Иногда мне хочется её убить!

– Брось, Лариска. – Ника хихикнула. – Это же забавно. Сидит себе такая куколка в локонах и ресницах, а внутри железный каркас и бортовой компьютер в голове, совмещённый с полиграфом. Помнишь, как мы когда-то снежную бабу вокруг металлического столбика вылепили, а Венька Грушин решил её развалить и ударил ногой?

– Ногу-то ему потом сложили, но на костылях он больше месяца прыгал. – Лариса засмеялась. – Да, удачная аналогия. Что стряслось-то?

– Похоже, Лиза вздумала рожать.

– Что?!

Она опрометью бросилась наверх в мансарду. Уже на лестнице услышала панический крик и поняла: кричит девчонка больше от страха, чем от боли. Ровена с её ядовитым языком сразу забылась, потому что та Лариса осталась на крыльце, а пришла другая – деловитая, собранная и строгая.

– Не ори.

Лиза лежала на боку, держась за живот, и глаза её стали совершенно круглыми от страха.

– Больно…

– Не настолько больно, чтобы орать, я рожала два раза, так что мне-то не рассказывай сказок. – Лариса нашарила мокрые простыни – так и есть, отошли воды. – Вот чёрт… и везти тебя никуда нельзя, какая там больница, я думаю, тебя уже ищут на всех парах. Ладно, справимся своими силами.

– Две недели оставалось ещё…

– У тебя девочка, а они часто преподносят такие сюрпризы. – Ника с сочувствием смотрит на Лизу. – Это мальчишки сидят до упора, хоть бери и фонариком свети, чтобы на свет вылезли, а девицы торопятся. Это дело такое… надо потерпеть. Роды начались, а если процесс пошёл, то остановить его нельзя, выход только один – закончить его. Твоё тело знает, что делать, просто не мешай ему, а лучше – помоги.

– Как?!

Видимо, схватка снова накатила, Лиза опять решила заорать, и Лариса цыкнула на неё:

– Не смей кричать! Полный дом детворы, перепугаешь. К тому же чем больше ты орёшь, тем меньше у тебя остаётся сил, а силы тебе понадобятся. Будешь делать то, что я велю. Ника, неси чистые простыни и воду, я пойду переоденусь и вымою руки. А ты не вздумай снова поднять крик, не хватало, чтоб тебя весь посёлок слышал!

Лена с опаской заглянула в комнату:

– Помощь нужна?

– Нужна. – Лариса вздохнула. – Ты займись детьми и Ровеной.