Неврозы. Теория и терапия

Штефан В., 58 лет, приехал из другой страны только ради друзей, которым дал слово, что не лишит себя жизни, не посетив Вену и не поговорив со мной. Восемь месяцев назад от карциномы умерла его жена. После этого попытался покончить с собой, несколько недель провел в закрытом лечебном учреждении и на мой вопрос, почему он не предпринял повторную попытку суицида, ответил: «Только по той причине, что у меня осталось дело». Он должен был позаботиться о могиле своей жены. Я спросил его: «Кроме этого, у вас больше нет задач, которые нужно выполнить?» На это он ответил: «Мне все кажется бессмысленным, ничтожным». Я: «Не зависит ли все от того, считаете ли вы что-то ничтожным или нет? Может ли быть, что ваше ощущение бессмысленности обманывает вас? Вы имеете полное право чувствовать, что ничто и никто не заменит вам вашу жену. Но вы обязаны дать себе шанс испытать иные чувства и застать те времена, когда это произойдет». Он: «Я просто не чувствую больше вкуса к жизни». Я обратил его внимание на то, что требовать от него этого было бы чересчур, и вопрос лишь в том, есть ли у него обязательства жить вопреки всему. «Обязанность?.. Это всё слова. Все бесполезно». Я: «Разве такие вещи, как дружба, честное слово или памятники на могилах, не

 выходят за рамки непосредственной пользы и практичности? Если вы чувствуете себя обязанным установить памятник из любви к умершей жене, значит ли это, что вы более

не чувствуете себя обязанным жить дальше ради нее?»

Пациент неосознанно и безмолвно признавал обязательства по ту сторону утилитаристских размышлений. Но нам было мало поймать пациента на слове

, как сделали его друзья. Нам надо было поймать его на действии

, ведь это и есть суть экзистенциального анализа. Фактически он вел себя как человек, который верит в свои обязательства, даже более того – в высший смысл бытия: в то, что придает ему смысл в любые времена и даже после последнего вздоха любимого человека, до последнего момента его существования.

Однако экзистенциальный анализ означает не только экспликацию онтической экзистенции, но и онтологическую экспликацию того, чем эта экзистенция является. В этом смысле экзистенциальный анализ представляет собой попытку психотерапевтической антропологии – антропологии, которая предшествует всякой психотерапии, не только логотерапии. Всякая психотерапия действительно происходит в определенных рамках. В ее основе всегда лежит антропологическая концепция, пусть она даже не осознается. Возьму на себя смелость утверждать, что, например, в тот момент, когда психоаналитик говорит пациенту прилечь на кушетку (и они не смотрят друг другу в глаза), он демонстрирует собственное представление о человеке.