Невыдуманные истории

— Я ненавижу евреев. (Пауза.) Смотрит мне в глаза. Уточняет: — Евреев — израильтян.

Каждый раз, когда он говорит о евреях, он извиняется и повторяет, как присказку:

— Я не хочу никого обидеть.

Я проверяю кулончик. На месте. Под волосами.

— Что для тебя «Хезболла»?

— «Хезболла» переводится как «партия Аллаха». Это духовное сообщество верующих

людей. Это партия. Ее поддерживают в каждой шиитской семье. Я не знаю семьи в Южном

Бейруте, где хотя бы один человек не был членом «Хезболлы».

Не успеваю задать вопрос о терроризме. Мухаммед продолжает:

— Понимаешь, нас путают с террористами, потому что Бен Ладан создал такой имидж

всему арабскому миру. Я осуждаю поступки «Аль-Каиды», я не хочу, чтобы нас путали. Вот я

сейчас в Харькове, и я знаю, где находятся еврейские общества, «Сохнут» и другие, но я не

пойду туда с бомбой. Я не террорист. Мы — патриоты. — Мухаммед просит меня подчеркнуть

в записях: — Мы защищаем Родину.

— От кого?

— Как от кого? — теперь заводится Мухаммед. Я не хотела провоцировать, так получилось.

Он говорит почти скороговоркой:

— Мы дома не чувствуем себя дома! Их самолеты летают по нашему небу. Моего знакомого

рыбака чуть не застрелили за то, что он просто рыбачил, а мимо границы вообще пройти

нельзя, даже приближаться! Сразу предупреждают, что будут стрелять!

И стреляют. Они тут везде как хозяева, а это наша территория, понимаешь?!

— Зачем им вас убивать?

— Хобби у них такое, ненавидеть мусульман. Они считают себя избранным народом. Если

ты не еврей — умирай.

Я не хочу спорить. Не хочу уточнять. У меня нет цели разобраться в конфликте.

Я пришла увидеть войну глазами тех, кто там был. В конце концов, они могут врать. Оба. А

могут свято верить в то, что говорят, но это не обязательно истина. У Мухаммеда дрожат руки.

— Ты стрелял в людей?

Он не отвечает прямо. Он отвечает так:

— Я не знаю взрослого мужчину у себя на родине, который не держал бы в руках оружие.

Мухаммед сказал, что их не призывают в армию. Воюют только добровольцы. Он сказал, что

воевать престижно. Сказал, что мужчина, который не воюет, — не патриот.

— Вы учите детей в школах обращаться с оружием?

— Нет. У нас нет таких уроков. Как у вас в Украине НВП. Нет такого.

Он сказал, что в Украине есть народ и есть армия. Сказал, что в Ливане это одно и то же. Он

так сказал. «Если в стране есть ребята, которые готовы отдать за нее жизнь, то это хорошая

страна».

В центре Бейрута работают банки и ходит транспорт. Бомбят южную часть города, где

живут в основном шииты. Дом, где живет его семья, теперь «с видом на море», шутит

Мухаммед. Деревни, которая разделяла море и его дом, больше нет. В их бейрутской квартире

сейчас живет около тридцати человек, приютили родственников, которые остались без дома.

— Что для тебя будет окончанием войны?

— Конец войны… Пусть вернут всех наших пленных и часть Израиля, хотя в глубине души я

хотел бы забрать весь, и выведут войска, и отдадут карты наших земель. И пусть не нарушают

наши воздушные пространства и не стреляют в людей. Тогда, может быть, война закончится.

Я ухожу. Ухожу, чтобы не спать ночь и думать о двух мужчинах, почти ровесниках, которые

так похожи друг на друга и так ненавидят друг друга. Ощущаю себя заложницей. Заложницей

чужой войны.

Еженедельник «MediaPost» № 11 от 7 сентября 2006 г., колонка «Невыдуманная история»

САМЫЙ ПЕРВЫЙ ЗВОНОК

Советы опытного очевидца

Люди делятся на три категории. «Еще», «Уже» и «По третьему кругу». Еще школьники, уже родители

школьников и бабушки с дедушками.

Последние лет пятнадцать первое сентября меня нисколько не интересовало, день как

день. На прошлой неделе эта дата вошла в мою жизнь снова, стремительно и, думаю, надолго.

Как минимум лет на десять, пардон, на двенадцать. Ужас. Первого сентября я отвела дочь в

первый «А» класс.

Наша учительница еще 28 августа на собрании призналась, что считает школьную

реформу преступлением против человечества. Они еще дети, сказала она, им бы в куклы

еще год играть, сорокаминутный урок для шестилетки — как две смены на заводе для

взрослого. Мышцы шестилетней спины не готовы держать ее ровно в течение сорока

минут, говорила она, шестилетние глаза не готовы долго смотреть на доску, а рука не

готова писать.

Ж-ж-ж-ж-ж, возит мальчик карандаш-самолет по воздуху, им, конечно, можно еще и

писать, но кому это интересно, ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж. С другой стороны, как объяснить

ребенку, что все его одногруппники пошли в школу, а он еще посидит годик в садике?

Или потом привести ребенка в семь с половиной, и он будет на голову выше всех? А

вдруг начнет комплексовать?!

Учительница призывала подойти к вопросу индивидуально, особенно родителей летних

детей: «Посмотрите внимательно, готов ли ваш ребенок к школе!?»

«Мой-то готов», — подумал каждый родитель, и первое сентября наступило.

Они не просто маленькие, они микроскопические! Фотографы замучились, пытаясь