Невыдуманные истории

они произносятся. Изменяться в зависимости от обстоятельств может только последний вопрос.

В моем случае это: «А папа твой где?» Голову непременно надо склонить набок и изобразить

доброжелательность. «В Караганде», — это меньшее, что хочется ответить. Но дочке, естественно, я этого не говорю. «Ну поздоровайся, что тебе стоит», — уговариваю я

пятилетнюю упрямицу. И каждый раз она проходит молча. «Ой, она такая стеснительная» — у

меня тоже речевка есть.

Михална — единственная соседка, с которой моя псевдостеснительная дочь не просто

здоровалась, а здоровалась первой, громко, четко, начиная с расстояния пяти метров.

В каждой семье, наверное, есть страшилка для «разгулявшихся» детей. Кого-то пугают

дядей-милиционером, кого-то — выброшенными с пятого этажа игрушками. У нас заветное

словосочетание — «Михална услышит».

«Тише! — командует моя дочь толпой (кто не знает, трое детей в квартире — это уже

толпа). — Михална сегодня на смене. Ма, уже есть десять?»

Мой ребенок, не понимающий по часам, четко знает, что десять часов — это граница между

детским беспределом и началом ночи. Причем «комендантский час» распространяется только

на ЕЕ смену и исключений не имеет. Новый год и дни рождения включены.

Я никогда не понимала графика наших вахтеров. Скорее всего, та пара человек, которые

иногда были замечены в окошке-амбразуре, только заменяли Михалну в некоторые дни. Но на

праздники — никаких замен!

Не помню, какой-то праздник был, типа Дня машиностроителя. Ну, не праздник, скорее

повод. Звонят друзья. Может, кто-то из них таки машиностроитель, не помню. «Мы едем! С

детьми, гитарой, пивом. Встречай!» Я обрадовалась, дочка в восторге, следующий звонок:

«Выйди, пожалуйста, забери нас, мы в подъезде». Выхожу. Немая картина. Две семейные

пары, двое детей, гитара (пива не видно, бутылки в рукавах). Взрослые, состоявшиеся люди

стоят, как школьники, пред бабушкой-вахтером и не ругаются, не спорят, не оправдываются.

Слушают. Вспомнилась линейка в пионерском лагере. Вожатый зачитывает распорядок дня:

«Ровно в десять — отбой!»

Как она это делает? Не кричит, не ворчит. Говорит мало, четко и главное — доходчиво.

Как? Чужой человек. Я перед родителями так не стояла на вытяжку.

— Мы будем только тихие песни петь, честно. А детей сразу спать уложим. Всех. (Под

гипнозом, добавляю про себя.)

— Бред! Свободная страна! — доказываем мы друг другу уже в безопасном месте, за

дверью квартиры. Но, несмотря на это, начиная с десяти, по очереди одергиваем детей:

«Тише!»

Сами переходим на спокойные романсы. Вопрос: «Кто пойдет за пивом?» звучит как

приговор.

Смотрю в окно. Венки. Ее больше нет. Воскликнуть цинично: «Свобода!»? Не то чтобы я не

цинична. Просто не хочется. Конечно, смерть — это всегда страшно, даже если совсем чужая.

Я подумала, а вдруг бы она не умерла, а переехала. В другой дом, в другой город. Мне

кажется, мы, жители этого подъезда, все равно ощущали бы потерю. Парадокс? Скорее

закономерность.

Кем она была? Может быть, учитель? Актриса? Физик-ядерщик?

Михална — это и возраст, и профессия, и пол, и семейное положение. Это образ, легенда.

Какое невиданное чувство мы испытывали к этому человеку? Любовь? Ненависть? Уважение?

Страх? Не знаю. Но, кажется, все мы, жители первого подъезда, и каждый из нас в

отдельности, потеряли что-то очень важное.

Еженедельник «Объектив-Но» № 10 от 9 марта 2006 г., колонка «Невыдуманная история»

ОН СУЩЕСТВУЕТ, И ОН МЕНЯ ЛЮБИТ. Несвятому Валентину посвящается

(По многочисленным просьбам трудящихся, или ЧАСТЬ ВТОРАЯ*)

—  Ты опять не выключила свет в коридоре.

—  Если тебе так важен этот свет, выключай его сам.

—  Ну неужели это так сложно, нажала на кнопку —

    и все.

—  У меня в голове просто не хватает места для этой кнопки, там полно более важных вещей.

—  Ну конечно, думаешь у нас только ты.

—  Короче…

—  Все понятно…

Монолог Золушки и принца. За занавесом.

Там, где заканчивается сказка и начинается быль, всегда есть занавес.

Но «The end», «Finitа» и «Конец» — это не все. Почему? Потому что у любой сказки всегда

есть продолжение. А когда продолжение заканчивается, начинается следующее продолжение

или… Или следующая сказка. А монолог Золушки и принца за занавесом — это переход. Для

удобства.

Мы всю ночь пили шампанское на берегу Красного моря. Море почему-то было синим. Темно-

синим. Я, наверно, даже под гипнозом не вспомню, о чем мы говорили тогда. Романтическая

чушь. Мне нравится это словосочетание. Обычно, когда в кино наступает такой момент, я иду