Нежность к ревущему зверю

— Вот это и есть, Маша, тот командир корабля, — заговорил Колчанов и, кажется, больше для Лютрова, чем для жены, — мой бывший инструктор, старший лейтенант Лютров, а теперь уже и не знаю, в каком звании… Курсанты его, как девушку, любили. Хоть он сам, помнится, монахом жил… Вот она, какая встреча, а!.. Мне в ту пору было девятнадцать, а ему… двадцать три?..

Улыбнувшись последним словам мужа, Марья Васильевна принялась хлопотать у стола, потом поспешила на кухню, а хозяин полез опустошать холодильник, стоявший почему-то в комнате, на самом видном месте, как и телевизор.

Осмотревшись, Лютров приметил за остекленной дверью в смежное помещение как бы две копии одного и того же лица. Копии дружно улыбнулись, встретившись взглядом с гостем, и столь же дружно скрылись.

— Никак, близнецы? — сказал Лютров.

— Двойняшки, — подтвердил Колчанов. — Веришь, сам путаю, кто Мишка, кто Вадим. Одна жена и разбирается. Спрошу, как угадываешь: «Мои, говорит, рожал бы сам, различал бы…» Мишка! Вадим! Идите сюда. Да не бойтесь! Ну!..

Близнецы вышли, не без интереса подошли к гостю, пряча за сжатыми губами нехватку передних зубов, ладные, крепенькие, оба лицами в мать.

— Признавайтесь, кто из вас кто? — Лютров протянул руку и привлек ребятишек к себе.

— Он — Мишка, а я — Вадим… А вы летчик, дядя?

— Летчик. Похож?

— Ага.

— А ты кем будешь? Летчиком?

— Ага.

— Сразу видно, своих нет, — сказала Марья Васильевна, водружая на стол стопку маленьких тарелок.

— Как вы угадали?

— И жены, наверно, нет, — продолжала она, не глядя на Лютрова.

— Она у меня сквозь землю видит, — с шутливой опаской сказал Колчанов.

Лицо женщины вдруг стало чуть надменно, всего на мгновение, пока она глядела на мужа. Разложив красивые, с золотым обрезом тарелки, она вернулась на кухню. Пока Лютров беседовал с ребятами, хозяин извлек из холодильника бутылку водки, нарезанный широкими ломтями балык («сам наработал!»), черную икру в раскрытой банке, соленые грибы.

— Маша, скоро ты там? А то рефлекс зафурыкал, пора вовнутрь принимать.

Легким движением на ходу бросив передник на спинку стула, из соседней комнаты вышла Марья Васильевна.(глянув на нее, муж на секунду застыл с запотевшей бутылкой «Столичной» в руке: жена переоделась. Теперь на ней было плотно облегающее вязаное платье фисташкового цвета с белой отделкой. Лютрову показалось, что она не только переоделась, по и преобразилась. И, присев слева от Лютрова, как бы говорила: вот какая я, если тебе интересно, а сама себе я не в диковинку.

После первой рюмки, как бы завершающей веселую суету начальной стадии встречи, Колчанов спросил тоном человека, знающего, о чем теперь следует говорить:

— У Туполева работаешь?

— Нет. У Соколова.

— Тоже фирма. Испытателем?

— Да.

— Сами пошли или послали? — спросила Марья Васильевна.

— Туда, Маша, не посылают. Это дело на любителя. Ну и платят, конечно, хорошо, а? Задарма-то никому не интересно гробиться?

— Ну, если гробиться, не все ли равно, за какую цену, — сказал Лютров.

— Все ж таки… Не за портрет в газете!

— Каждый находит работу по душе.

— При хороших деньгах всякая работа по душе, — сказал Колчанов, умело насаживая на вилку скользкий гриб. — Зачем жить и мучиться, если можно жить и не мучиться, как один мужик говорит. А у вас как: сел в машину и гадай, куда прилетишь, на тот или на этот свет. Воздух, мол, принял, земля примет, весь вопрос: как примет? Земля-то. До полосы не всегда дотянешь.

— В свое дело верить нужно.

— Это конечно. Ну, дай вам бог, чтобы все было хорошо!

Слегка опьянев, Колчанов заговорил о службе. Лютров едва слушал его сетования, более охотно вглядываясь в Марью Васильевну, занятую сыновьями, усаженными за стол на противоположной от Лютрова стороне. Мальчишки, в свою очередь, почти не слушали мать, торопливо глотали пельмени и во все глаза глядели на широкоплечего и высокого дядю, которому что-то говорил их отец, прихлопывая ладонью около тарелки гостя. Сложив руки под грудью, Марья Васильевна спокойно наблюдала, с каким интересом сыновья рассматривают Лютрова, иногда, словно заражаясь их немым вниманием, переводила взгляд па Лютрова, и всякий раз ему казалось, что она делает это походя, без тени заинтересованности, — взгляд скользил, не задерживаясь на его лице.

Они с Колчановым уже допивали бутылку, а Марья Васильевна больше не дотронулась к едва пригубленной в самом начале застолья рюмке.

— И не уговаривай, — сказал Колчанов, разливая остатки. — Не пьет. У нее дед старовером был. У них в Сафонове одни староверы жили, к ним, говорят, пьяных-то и в деревню не пускали.

Колчанов засмеялся смехом человека, внешне подтрунивающего над таким положением вещей, однако не скрывающего, что выбрал жену из лучшего человеческого материала, как выбирал, наверно, холодильник «Днепр», приемник «Фестиваль», телевизор, черепицу на крышу дома, узорчатый линолеум на кухню, прочную полированную мебель и все, что находилось в пределах зеленого забора, разношерстное, однако ноское и дающее максимум того, что можно ждать от вещей.