Нежность к ревущему зверю

Это было самым неожиданным из всего, что он услышал сегодня.

После катастрофы «семерки» на коллегии министерства ставился вопрос о целесообразности дальнейших испытаний «С-14», высказывались сомнения в верности самой «идеологии» конструкции, которая-де не радует пока ожидаемыми летно-техническими данными. Возобновление работы после длительного запрета значило, во-первых, что Соколову не просто было убедить коллегию дать добро на доводку самолета; во-вторых, от результатов испытаний «девятки» зависит не только авторитет КБ Соколова, но, что на порядок важнее, сроки запуска в серию первого сверхзвукового самолета подобного класса. Неудача перечеркнет труд тысяч людей, вынудит начать разработку проекта машины заново, а для этого нужно время.

Если в такой ситуации Данилов назначил ведущим летчиком «С-14» Лютрова, а не того же Долотова, обладающего, несомненно, большим опытом работы на машине, то причиной тому или какие-то особые соображения начальника отдела летных испытаний, или не обошлось без доброжелателей.

— Ты руку приложил? — спросил Лютров Гая.

— Бог с тобой, Леша! Ни сном ни духом! — ореховые глаза Гая погрустнели. — Ты что, не знаешь Данилова? Он то едва шевелится, шага не ступит без «расширенного заседания», а то вдруг — бац! — «примите к сведению, Донат Кузьмич». Кстати, а почему бы и нет?

На недолгом совещании перед отлетом Разумихин объявил, что все присутствующие, в том числе «эти, трам-та-рарам, бракоделы-двигателисты», пришли к заключению, что после установки нового стыковочного хомута машину надлежит перегнать на аэродром базирования и поставить для смены двигателей. А поскольку у экипажа нет возражений, командиру корабля предоставляется право определить время отлета после окончания ремонтных работ.

Сразу же после совещания Разумихин, Данилов, Гай и несколько представителей завода отправились к ожидавшему их «ИЛ-14».

Возвращаясь со стоянки «С-44», Лютров зашел в здание аэропорта.

Народу в зале ожидания было немного. У двойных стеклянных дверей выхода на привокзальную площадь Лютров столкнулся с ребятами из экипажа.

— Леша, перекусить не желаешь? — спросил Карауш.

— Вы ужинать? А куда?

— Здесь на втором этаже ресторан! Шашлык, цыплята, телятина… Почти как в Одессе.

— Хорошо, я только загляну в гостиницу, вымоюсь.

— Вылет на когда? — спросил Саетгиреев.

— На завтра, если все будет в порядке.

— По холодку?.. А то полоса в обрез, — сказал Чернорай.

— Полосу отремонтируют, я узнавал.

— Мы пошли… — сказал Карауш.

Они направились по широкой лестнице на второй этаж, а Лютров, шагнув было к выходу, почувствовал на руке выше локтя чьи-то цепкие пальцы.

— Проводите меня в камеру хранения, а?

— Валерия!

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — Лютров растерялся. — Куда вас проводить?

— В камеру хранения, я чемодан возьму.

— Это где?

— Вот там, через площадь. Я боюсь, там парень… Владька. Он вообразил, что может… командовать. Не хочет, видите ли, чтобы я улетала… А я к маме.

Она смотрела то на Лютрова, то на трех парней, мирно стоявших на углу небольшого зарешеченного здания камеры хранения. Один из троих, маленький, лохматый и горбящийся в блатной манере, бренчал па гитаре. Двое других с нарочитой ленцой поглядывали по сторонам.

— Эти? — спросил Лютров.

— Ага. Проводите? Я только возьму, и обратно… Самолет через сорок минут.

— Кто же они вам?

— Бывшие друзья.

— А получше в этом городе не нашлось?

Она виновато улыбнулась и отрицательно покачала головой, плотнее сжимая его руку.

Они пересекли площадь. У входа в камеру хранения Лютров вспомнил, что в последний раз дрался двадцать лет назад, и теперь прикидывал, кого следует уложить первым, если эта троица выкажет кулачные намерения. Решил — гитариста, такие бьют в спину и не всегда кулаками. Валерия торопливо отдала служительнице камеры хранения бляшку, висевшую у нее на пальце. Лютров взял чемодан, уже знакомый, синий в белую клетку, и они направились в обратный путь. Парни стояли лицом к ним, засунув руки в карманы, гитара висела за спиной музыканта. Круглоголовый парень в черно-красной капроновой куртке и аляповатых башмаках на толстой подошве что-то говорил, не глядя на друзей. Музыкант, сощурившись, смотрел на Лютрова и покачивал головой.

— Ага, боятся, — шепнула Валерия, — и Владька тоже.

— Какой он?

— В куртке… Он у них хороводит. А этот, с гитарой, Митрофан, противный, как жаба.

Они вошли в зал. Валерия выбрала место поближе к трем, в новеньких мундирах, сержантам кавказского вида, игравшим в нарды, и облегченно выдохнула:

— Уф… Вот спасибо вам!

— Не на чем, — ответил Лютров, вглядываясь в покрасневшее от волнения лицо девушки, на котором сменялись выражения то непонимания, то заинтересованности, то доверчивого ожидания… «Господи, да откуда ты такая?» — думал Лютров, не решаясь ни уйти, ни остаться, ни даже отвести глаз от ее лица.

Она заметила его удивление и улыбнулась дружески.

— Вы летчик? — она посмотрела на его кожаную куртку — Я не с вами полечу?

— На нашем самолете не возят пассажиров. Да и не попадете вы с нами в Энск.

— Откуда вы знаете, что я в Энск?

— Тетя Маша говорила.