Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 1

Командиры отделений, взводов, ротные не уставали напоминать каждому бойцу «его маневр». Не мчаться кучно — не нести потери от одного снаряда, мины, не быть срезанными одной прицельно направленной очередью. От рассредоточенности вначале к концентрации после рва перед фрицевыми окопами, где взаимовыручка в рукопашном решает дело. И главное — скорость, скорость и скорость на всем пути! Не дать противнику успеть подумать, прицелиться, сменить позицию. Не давать ему очухаться сразу же после огневых налетов. Раненым не лежать в воронках, искать в себе силы доползти до исходных.

— Добрый вечер, политрук! — услышал Белозеров сзади, и чья-то рука легла на плечо.

Круто обернувшись, он встретился глазами с Кузнецовым.

— Хорошо бы добрый, комиссар, да побаиваюсь за добрый-то. Людей маловато. И что-то небывалая там тишина. Не ждут ли уже нас.

— Есть эта мыслишка и у меня. И майор о том же думает. Затихло все, когда передали нам команду. Может, случайность? А надо бы проследить, не исчез ли кто из рот после объявления. Пытался узнавать — политработники говорят, что все, кто был с утра, на позициях, на месте. Что слышно от ваших?

— У меня их нет, Николай Яковлевич, не осталось… помедлив, ответил Белозеров. — Но мне говорили, что сигнал атаки сообщали связные и по воронкам, а там мы сегодня с командиром поползали. Черт ногу сломит. Кто-то даже мог ползти из них к нам, а нечаянно попал туда, — сказал и почувствовал, как шарик озноба прокатился по позвоночнику от шеи вниз.

Кузнецов подумал, потом сказал:

— Да, пожалуй, нет. На предполье связных не посылали, а там, в воронках впереди траншей, тоже ребят вчера немало осталось. Ждут очередного броска. Но когда — они знать не могут. Командир рассчитывает прихватить их по ходу атаки. Но наступаем-то не только мы, а и все соседи. Одновременно. Вся дивизия. Поэтому черт их, фашистов, знает, чего молчат. Не было бы хуже. Не ударили бы раньше нас.

И как ответ на это предположение — на участке противника, что против девятого полка, «заиграл ишак»[54] и на стыке дивизий Буховца и Иванова взметнулось пламя. Застрочили гочкисы. Ответили наши. Должно быть, немцы обнаружили там какое-то движение. Затем, как всегда, они, не жалевшие боеприпасов, приступили к завершающей день методической «пахоте» поля.

Спросив где майор, Кузнецов пошел докладывать обстановку в батальоне Морозова. Перед этим договорились, что Белозеров пойдет в атаку с первым, а он — военком — со вторым батальоном.

Мог ли Белозеров не пойти в атаку? Конечно, мог. Нигде не предписано, чтобы особисты атаковали противника в батальонном звене с красноармейцами. Но Белозеров твердо запомнил рассказы таких же военных контрразведчиков, возвращавшихся в Ленинград время от времени из госпиталей, да и сам понимал, что авторитет и доверие оперработник в боевой обстановке получает не под землей блиндажей полковых и выше командных пунктов, а там, где бойцы, и вместе с ними. А без доверия, без авторитета он в части «ноль».

Мимо, козырнув политруку, пытался быстро проскользнуть военфельдшер, направляясь к берегу, к ППМ. Белозеров его остановил.

— Командир санвзвода?

— Так точно, — ответил, споткнувшись, военфельдшер.

— Фамилия?

— Смекалов, товарищ политрук.

— А я вместо Зуева, Смекалов. Вам это что-либо говорит?

— Чего не понять, — военфельдшер шагнул вплотную к Белозерову. — Вот несу сдавать медальоны в строевую часть, санинструкторы сегодня наползали.

— Ну и сколько?

— Да здесь вот в сумке триста восемнадцать.

— Вот возьмите еще, — Белозеров вытащил из кармана семнадцать черных граненых трубочек, — а раненых много?

— Много, товарищ политрук. Тяжелых-то еще ночью десятка три дотащили до берега. Около ста перевязали в воронках. Ждем, как потемнеет.

— Когда потемнеет, будут новые, Смекалов. Скажите, самострелов не наблюдали?

— Да нет, товарищ политрук, пока явно похожих не было.

— А не явно?

— Да вот тут был старшина Рыскин, вторая рота первого батальона. Он из военторговских. Вчера не то чтобы паниковал на переправе, но явно трусил. А сегодня нашел его в развороченном блиндаже. Бедро навылет. Стал перевязывать, вижу — вроде штанина прогорела. Да и в коже песок ли, порох, так, рассыпанные пятнышки.

— И что же вы сделали?

— Да переправил в ППМ для эвакуации. Сделал пометочку в эвакокарте, как говорил товарищ политрук Зуев. А где он — Зуев-то? Ранен или перевели?

— Погиб он. Нет его, товарищ Смекалов.

— Вот оно что, — насупился военфельдшер. — Стоящий мужик-то был. Разрешите идти?

— Идите. И все, что он вам говорил, остается в силе. Меня, если очень буду нужен, ищите через политработников или командиров.

Военфельдшер кивнул головой. Быстро скрылся за поворотом.