Он отключается и тяжело выдыхает, а я с тревогой смотрю на него. Что за наихудший сценарий? И кто такой Джош? Во что Гас вляпался?
Гас резко встает, в последний раз проверяет телефон, затем сует его в карман и уходит по коридору. Я смотрю ему вслед, и внезапно меня охватывает острое чувство одиночества. Сижу тут, скрючившись, в шкафу, и план мой – форменная дикость. Что я прячусь, как воровка?
Может, прямо сейчас признать поражение, выйти из шкафа, найти какой-нибудь прикид и присоединиться к веселью? Зарыть топор войны и помириться с Кристой?
И с папой?
От одной мысли внутри возникает нервный спазм. Я не готова. Сейчас я не в лучшем положении. Я не знаю, что сказать, как начать… Я тру лицо, ощущая внезапный прилив недовольства. Почему я вообще об этом размышляю? Этот вечер задумывался совсем иначе. Я не собиралась общаться с семьей. Я не собиралась подслушивать разговоры, вызывающие тревогу.
И тут сквозь дверцу шкафа до меня доносится знакомый, зычный голос, и я цепенею.
О боже.
И каменею. Через холл в направлении гардероба, смеясь, шагает папа – его походку и смех я узнаю всегда.
Когда он возникает в щели, ощущение такое, будто меня крепко схватили за горло. Я не ожидала увидеть его сегодня вечером. Я думала, он где-то там, в окружении гостей. А он тут, в шаге от меня, и не в курсе, что я за ним наблюдаю.
– Вот картина, о которой я тебе говорил, – обращается он к пожилому мужчине, которого я не узнаю. – Приобрел три месяца назад. Если хочешь знать, дом продан благодаря ей! – Он громко хохочет и делает глоток из бокала.
Я почти не слышу его слов – я слишком увлеченно его разглядываю. На нем двубортный смокинг, седые волосы блестят в свете ламп, он смеется. В свои зрелые годы он кажется воплощением успешного человека.
– О да, – говорит он в ответ на какой-то вопрос. – Да, это верный шаг. Я никогда не был так счастлив. Никогда! – как бы акцентируя, повторяет он. – А теперь, Клайв, ты должен выпить! – добавляет он, и оба удаляются, а я остекленевшим взглядом смотрю им вслед.
Я оседаю на пол шкафа, дрожащие мышцы уже дают сбой. К моему ужасу, слезы наворачиваются на глаза, и я стараюсь их сморгнуть.
Наша семья распалась, мы потеряли дом нашего детства, папа неделями толком не общается с младшей дочерью… но он
Отлично. Что ж, думаю, мы с ним по-разному понимаем слово «счастье». Потому что я не могла бы быть счастлива, находясь в состоянии отчуждения с членом семьи, но ты, папа, можешь, потому что у тебя для утешения есть Криста и ее упругая задница. Но это заслуга корректирующего белья – надеюсь, ты в курсе, папа. Не мышечного тонуса, а утягивающих трусов.
Я ловлю себя на том, что мысленно говорю с отцом. Похоже, я того гляди съеду с катушек. Нужно выбираться отсюда, и побыстрее. Желание присоединиться к вечеринке пропало. Сейчас достану своих дорогих матрешек и уйду. Навсегда.
Я осторожно толкаю дверцу. В холле пусто. На лестнице никого. Над головой ни звука.
Ладно, и…
Бегом.
Я выскакиваю из шкафа, проношусь через холл и, держась за перила и перепрыгивая через две ступеньки, взбегаю по лестнице. Наконец я попадаю в зону комфорта. Я знаю, какие половицы скрипят и как пройти бесшумно. Никто меня не слышал, никто не засек. Я
На подходе к моей бывшей комнате у меня возникает желание войти, пусть даже моих вещей там больше нет. Я хочу взглянуть на обои, потрогать шторы, посмотреть в окно… Еще несколько последних мгновений побыть в ней. Но, открыв дверь, я потрясенно моргаю. Обои исчезли. И шторы тоже. Я недоуменно смотрю на побеленное пространство и лакированный паркет, которого здесь отродясь не было.
Сердце ухает вниз, но всего на мгновение, затем я вскидываю подбородок и решительно закрываю дверь. Какая разница? Моя жизнь в этом доме все равно закончилась. И точка. Двигаем дальше.
На цыпочках, быстро, но с опаской я миную лестничную площадку. Почти на месте. Меньше чем через три минуты я пойду обратным курсом. Я поворачиваю за угол к кладовке и уже мысленно держу в руках матрешек – и останавливаюсь как вкопанная.
Это еще
Путь мне преграждает форменная баррикада из деревянных ящиков из-под чая. Кто их сюда поставил? И почему? Я хочу взяться за один – и одергиваю себя. Если начну их двигать, наделаю шума.
Может, рискнуть? Вечеринка заглушает звуки… Сквозь половицы слышно биение музыкальных ритмов. Так или иначе, но выбора у меня нет. Баррикаду придется разобрать. Я берусь за верхний ящик и, приподняв его, понимаю, что он пустой. Ладно, это задачка мне по зубам. Нужно просто сдвинуть, скажем, четыре ящика, и проход расчистится…