Нидерландская революция

Нидерландские генеральные штаты и герцог Анжуйский тотчас же попытались помешать интригам сторонников Эрнста с капитулом путем воздействия на «столицу». Первые предложили ей эрцгерцога Матвея, с которым им больше нечего было делать и который был бы для них вполне надежный соседом[754], а герцог Анжуйский, о своей стороны, не предлагал явно себя самого, настаивал на необходимости назначения только такого епископа который был бы твердо готов соблюдать нейтралитет страны[755]

. В то время как они с помощью листовок обрабатывали общественное мнение, Александр Фарнезе обратился непосредственно к каноникам собора св. Ламберта, зная, что ему нечего ждать от народа, которому он благодаря недавнему взятию Маастрихта только что внушил страх и у которого он вызвал этим новое возмущение против Испании. Кроме Эрнста он предложил еще Гранвеллу и архиепископа Камбрэ, Людовика Берлемона, выбор которого был ему, пожалуй, еще более приятен. Но не было никаких шансов добиться назначения креатуры католического короля. Принц же Баварский, наоборот, легко собрал все голоса. Католическое рвение его династии доставило ему голоса меньшинства капитула, а его могущество и богатство — голоса большинства. 25 января 1581 г., едва прибыв в Льеж, он был. принят в число каноников собора св. Ламберта, а через 4 дня, 29 января, был избран епископом.

Ему достаточно было показаться, чтобы тотчас же вызвать всеобщее разочарование. Действительно, какая огромная разница была, между этим молодым 27-летним прелатом, — правда, очень одаренным и очень образованным, находившимся в переписке с Юстом Липсием, интересовавшимся химией, астрономией и даже магией, — и строгим восстановителем нравов и церковной дисциплины, на которого надеялись Торренций и его немногие единомышленники. В довершение всех несчастий его нравственное поведение было постыдным. Его застольные излишества и в особенности его бесчисленные возлюбленные вызывали всеобщее возмущение[756]. В 1583 г. пронесся слух, что он собирается жениться, и папский легат не скрывал, что считает его великим грешником[757]

. Еще более просчитались те, кто надеялся, что он явится энергичным защитником льежского нейтралитета против Испании. Вечно занятый в Германии наблюдением за своими многочисленными диоцезами и политикой своей династии, Эрнст лишь очень неподолгу бывал на берегах Мааса и совершенно не пытался снискать себе симпатии страны, управление которой он взял на себя лишь для усиления своего влияния в Германской империи. Он с трудом объяснялся по-французски[758] и даже самые рьяные его сторонники были возмущены его «варварским высокомерием»[759]

.

Став в 1583 г. кельнским архиепископом и курфюрстом, Эрнст направил все свои силы на борьбу против Гергарда Трухзеса и против рейнских протестантов. Так как он был вынужден прибегать к помощи Фарнезе, чтобы иметь возможность бороться с ними, то он обнаруживал еще большую преданность Испании, чем Жерар Гросбекский. Он не протестовал ни против постоянных переходов королевских войск через Льежское духовное княжество, ни против грабежей мятежников Тирлемона, разоривших множество деревень в… Газбенгау и в графстве Лоз. В 1590 г. Соединенные провинции обвиняли его в явной враждебности к ним[760], а в 1595 г., после взятия Гюи голландскими частями, он обеспечил испанской армии свободный проход через этот город и позволил правителю его принести присягу католическому королю[761]

. Однако он не решился восстановить союз 1518 г. Он боролся даже в 1592 г. с происками группы католиков, требовавших отказа от нейтралитета страны[762], и Филипп II жаловался в следующем году, что он не оправдал его ожиданий[763]. Но Эрнст понимал, что если бы он пошел на официальное сближение с Испанией, то «столица» и народная партия тотчас же перешли бы на сторону Голландии. Он был достаточно благоразумен, чтобы не доводить их до крайности, и — худо ли, хорошо ли — оставил в силе нейтралитет, как единственное средство, которое могло предотвратить гражданскую войну из-за полнейшей несовместимости его политической линии с политическими стремлениями страны.