Нидерландская революция

Грубое обращение графа Фуэнтеса еще более усилило неурядицы[995]

. Чтобы положить конец хаосу во всех областях управления, эрцгерцог Эрнст уже в 1595 г. прибегнул к советам собрания, состоявшего из рыцарей ордена Золотого руна и членов государственного и тайного советов. Оно поспешило предложить ему вернуться к бургундской системе управления, т. е. восстановить правительственные советы в их прежних полномочиях, ввести опять в действие прерогативы провинциальных правителей и заместить опять все должности туземными чиновниками, «которые будут вести все дела на языке данной страны». Оно позволило себе даже намекнуть на настоятельную необходимость созыва генеральных штатов. Оно напомнило «о договоре примирения с валлонскими провинциями, возобновленном и обещанном его величеством», и рассыпалось в торжественных похвалах совершенствам прежней конституции по сравнению с бедствиями настоящего времени. «Благодаря ей, — заявляло оно, — в провинциях так усилились благочестие и вера в бога, любовь и повиновение их государям, мир и согласие между ними, несмотря на то, что они говорили на различных языках; так увеличилось обилие всяких благ и водворилось такое спокойствие, что казалось, будто благословения небес суждены были им в большей мере, чем всем остальным частям света; благодаря хорошему управлению, правосудию и благоустройству другие короли, монархи и государственные деятели приезжали, чтобы полюбоваться этим поразительным ведением дел и поучиться этой форме правления и образу жизни»[996]

.

Испания очень остерегалась предоставить опять стране такую политическую систему управления, первым следствием которой было бы восстановление национальной независимости. Конституция, введенная при Альберте и Изабелле и сохранившаяся в своих существеннейших пунктах и после них, представляла собой лишь видимость старой бургундской конституции. Все важнейшие части государственного здания подверглись радикальному изменению, остался только один фасад. Сохранился федеративный характер государства и вместе с ним территориальная независимость каждой провинции. Но центральное управление зависело исключительно от государя. И его полномочия были столь широки, что в действительности ему принадлежала почти вся полнота политической власти.

Бельгию начала XVII в. можно охарактеризовать как абсолютную монархию, ограниченную лишь правами провинций на местное самоуправление. Верховная власть наталкивалась здесь только на обычное право и традиции, укоренившиеся вследствие долгого пользования ими и представлявшие ряд местных особенностей. Хотя эти многочисленные попытки сопротивления, несмотря на свою разрозненность и изолированность, были все же стеснительны, но тем не менее они, разумеется, не были опасны. В случае необходимости всегда можно было прибегнуть к силе, чтобы справиться с ними. Перестав созывать генеральные штаты, государь избавился от единственного центрального оппозиционного органа, с помощью которого страна могла ставить препятствия его воле, держаться с ним как равная с равным и заставлять его в конце концов волей-неволей приходить к соглашению с народом.

Подобное соглашение было теперь тем более невозможным, что государь был не только неограниченным монархом, но и иностранцем. Все его ближайшие советники были в основной массе испанцами или по крайней мере испанизировались. При Альберте и Изабелле важнейшие вопросы общей политики передавались на разрешение кабинета «хунты», в котором заседали Спинола, граф д'Ановер, духовник Фра Иниго де Бризуэла, Хуан де Виллела, Хуан Мансисидор, Педро де Сан Хуан и т. д. За исключением председателя тайного совета бельгийские министры не имели права поднимать голос в собрании. Государственный совет был лишь парадным учреждением, созданным для удовлетворения высшего дворянства[997]. Последнему предоставили кроме того некоторые дипломатические посты, некоторые почетные должности и выполнение некоторых чрезвычайных поручений. Самых влиятельных представителей его награждали цепью ордена Золотого руна; путем наград (mercedes) обеспечивали себе или покупали его повиновение и его верность, но его тщательно лишали всякого политического влияния. Даже при дворе оно было вытеснено испанцами[998].