В то время как высшая знать разделилась таким образом на две резко враждебные друг другу партии, народные массы тоже охвачены были расколом. Католики были возмущены данным протестантам разрешением отправлять богослужение. А между тем кальвинисты продолжали метать громы и молнии против «идолопоклонства» и доходили даже до заявлений, что католические богослужения и колокольный звон оскорбляют их совесть[228]
. Народ, объединенный ранее общностью одних и тех же политических требований;, под влиянием религиозного вопроса разделился на два враждебных друг другу лагеря. Образовалась антигёзовская партия, которая, подобно гёзам, имела свои медали и свои эмблемы[229]. Вое католики, примкнувшие к «компромиссу» дворян, отошли от него. Ясно было, что свобода религии не приведет к успокоению умов. Представители высшей знати, надеявшиеся благодаря свободе вероисповедания положить конец религиозным спорам и объединить массы вокруг своей национальной политики, были жестоко разочарованы. Вследствие своей веротерпимости в духе Кассандера они недооценили всей силы религиозных страстей. Вызывающее поведение кальвинистов повсюду пробудило католические чувства. Между католической и реформированной религией немыслимо было никакое примирение[230]. Надо было открыто выбирать между той или другой религией.Напрасно во Фландрии Эгмонт старался не дать никого в обиду: он добился только того, что все были недовольны им. Он вынужден был прибегать к полумерам, к компромиссам, к наивной изворотливости. Так например он не решался ни посещать католические богослужения, ни не посещать их. В Генте он ходил в церковь, но не снимал шляпы, и в связи с этим протестанты были возмущены тем, что он ходил в католическую церковь, а католики тем, что он не обнажал головы[231]
. Никто не интересовался теперь больше тем, что было ему ближе всего, т. е. вопросами реорганизации правительства и созыва генеральных штатов. Он потерял свою популярность, которой так гордился. Неудивительно поэтому, что к концу года он «поседел и постарел и засыпал, лишь положив возле постели шпагу и пистолеты»[232]. Напуганный лежавшей на нем ответственностью, он заколебался как раз в самый решительный момент, терзаемый сомнениями, страхами и угрызениями совести.Принцу Оранскому совершенно чужды были подобные колебания. Благодаря своему ясному уму он видел вещи такими, каковы они были в действительности, и серьезность положения не пугала его, а, наоборот, побуждала его скорее принять решение. Он видел, что время соглашении и компромиссов миновало. Он знал, что от Филиппа нечего ждать пощады и надо смело готовиться к борьбе, чтобы снова не подпасть под испанское иго. Он считал, что настало время открыто объединиться с Германией и просить помощи у немецких князей[233]
.Он старался объединить своих друзей вокруг этого плана, 3 октября он встретился в Термонде с Эгмонтом, Горном и Гогстратеном и раскрыл им свои намерения. Но Эгмонт не мог решиться порвать с законным государем. После долгих споров при закрытых дверях представители высшей знати разошлись, не. придя ни к какому решению. А вскоре граф Эгмонт решил сблизиться с Маргаритой и Мансфельдом. В январе 1567 г. он снова появился в государственном совете. Несколько дней спустя Маргарита отдала приказ, чтобы все должностные лица принесли новую присягу государю в «абсолютной верности». Эгмонт подчинился, а принц Оранский, примеру которого последовали Горн, Гогстратен и Бредероде, отказался связать себя клятвой о «неограниченном» повиновении[234]
.Это требование Маргариты по сравнению с ее малодушием прошлого года ясно показывало, насколько улучшились шансы правительства за последние несколько месяцев. Когда страх, вызванный восстанием иконоборцев, рассеялся, обнаружилось, что кальвинисты в действительности были очень немногочисленны. Боялись всеобщего восстания, нашествия гугенотов, вмешательства Германии, но ничего этого не произошло. Поэтому католическое большинство во всех городах вскоре пришло в себя. В Брюсселе «военные братства горожан» (serments) высказались против кальвинистских проповедей: За короткое время, каких-нибудь несколько недель, общественное мнение резко изменило фронт, выступив против кальвинистов и за правительницу, вдохновлявшуюся советами и поддержкой Мансфельда.