Никита Хрущев

От скуки он заводил долгие разговоры не только с работниками своей охраны. В соседнем поселке находился дом отдыха, и Хрущев часто заходил на его территорию. Его сразу же окружали отдыхающие, и их беседы затягивались порой на несколько часов. Со сменой состава отдыхающих менялась и аудитория, так что директор санатория мог бы занести беседы с Хрущевым в список регулярно проводимых мероприятий. Собеседники не стеснялись задавать Хрущеву и острые вопросы, но он был опытным полемистом. Кроме соседнего дома отдыха Хрущев во время своих прогулок заходил и на поля близлежащих колхозов и совхозов. Однажды он заметил небрежное и плохо возделанное поле. Он попросил позвать бригадира, который пришел вскоре с председателем артели. Хрущев довольно резко, но справедливо начал ругать их за плохую агротехнику. Руководители колхоза сначала немного растерялись, но затем председатель, задетый, видимо, не столько резкостью, сколько справедливостью замечаний, грубо ответил Хрущеву, что он, дескать, уже не глава правительства и нечего ему вмешиваться не в свои дела. Хрущев долго затем переживал как большую неприятность этот эпизод. Однако в целом отношения Хрущева с колхозниками и рабочими соседних деревень были хорошими. Он часто встречался с ними и разговаривал у протекавшей рядом реки. Однажды в соседнее село приехали крестьяне из другой области. Узнав, что рядом на даче живет Хрущев, они подошли к забору. Сделав что-то вроде подставки, они заглянули через высокую ограду. Хрущев в это время что-то делал на своем огороде. «Не забижают ли тебя здесь, Никита?» – спросил один из стариков. «Нет, нет», – ответил Хрущев.

При выборах в Верховный Совет или местные Советы Хрущев приезжал в Москву. Он всегда принимал участие в голосовании по месту прописки. Участок, где Хрущев был зарегистрирован как избиратель, заполнялся в день выборов иностранными корреспондентами, которые приезжали посмотреть на него и задать ему несколько вопросов. Но теперь он избегал пространных разговоров с корреспондентами и никогда не критиковал людей, сменивших его у кормила власти.

Некоторые представители московской интеллигенции иногда звонили Хрущеву по телефону, чтобы поздравить его с праздником или сообщить о каком-либо событии. Такие проявления внимания всегда радовали Хрущева. Нередко звонил Петр Якир, семья которого после реабилитации поддерживала дружеские отношения с семьей Хрущева. Хрущев вначале живо откликался на сообщения Якира – главным образом о попытках реабилитации Сталина. Но затем частые звонки Якира стали вызывать у Хрущева недоумение и раздражение. «Чего он добивается? – сказал как-то Хрущев. – Если он провокатор, то он ничего не получит от наших бесед. Я и так всегда говорю то, что думаю». Звонил однажды Хрущеву Лен Карпинский, сын видного партийного публициста и друга Ленина В. Карпинского. Это было в апреле, когда Хрущеву исполнилось 75 лет. Карпинский зашел к своим друзьям в редакцию «Известий». Стали вспоминать о временах Хрущева. «Давайте позвоним Хрущеву, – предложил Карпинский. – У меня есть его телефон». К аппарату подошел сам Никита Сергеевич. Лен представился ему, напомнив, что их когда-то знакомил редактор «Правды» Сатюков. «Мы воспитаны XX и XXII съездами партии, – сказал Карпинский. – И мы всегда будем помнить вашу роль в разоблачении Сталина и реабилитации его жертв. Я уверен, что именно эти события в конечном счете будут определять значение нашей эпохи и вашей деятельности. И мы все тут собравшиеся желаем вам в день вашего рождения хорошего здоровья и долгих лет жизни».

Хрущев был обрадован и растроган. Он сказал, что не помнит самого Лена Карпинского, но хорошо знал и часто слушал его отца. «Мне особенно приятно, что вы сказали от людей молодого поколения. И я желаю вам успеха». Вообще 75-летие Хрущева не прошло незамеченным в западной прессе. Хрущев получил из-за границы много телеграмм, в том числе от де Голля, от английской королевы и от Яноша Кадара.

С годами Хрущев стал более критически относиться к себе и своей деятельности. Он признал немало своих ошибок. Но и здесь имелась граница. На многие упреки он отвечал твердо, что так должен был поступить коммунист и что он умрет как коммунист. Представление о том, каким должен быть настоящий коммунист, сложилось у него в 20-е годы. Но некоторые упреки Хрущев воспринимал крайне болезненно. Он очень нервничал, если читал или слышал, что он, Хрущев, антисемит. Он пытался доказать обратное, ссылался на дружбу с отдельными евреями, работавшими в его администрации. Он говорил при этом, что, может быть, многие из руководящих работников ЦК, воспитанные еще при Сталине, своими самовольными действиями вредили его репутации. Конечно, Хрущев невольно приукрашивал свою деятельность, но именно он решительно устранил многие из преступлений сталинской национальной политики.