Николай Ежов и советские спецслужбы

И.Я. Дагин также показал на допросе, что «не было ни единого дня, чтобы Ежов не напился» и что он пил также у себя в кабинете, а Шапиро добывал водку. Иногда после сильной попойки Ежов, действительно, уезжал в Лефортовскую тюрьму. Фриновский и Бельский не имели склонности к продолжительным попойкам, но Ежов силой заставлял их остаться[316]. Что ж, как известно, русский человек любит пить в компании.

Как считают Н.В. Петров и М. Янсен, «вошедшее в привычку пьянство Ежова было своего рода и средством снятия тяжелых нервных нагрузок. Он неоднократно присутствовал при расстрелах, что неизбежно отражалось на его психике. Лишь выпив, он мог бахвалиться своим участием в казнях. Ряд таких эпизодов описал его охранник Ефимов. Осенью 1937 года Ежов устроил у себя на даче банкет по случаю награждения сотрудников кремлевской охраны. Он «напился пьяным и в присутствии всех стал рассказывать где происходят расстрелы, как себя ведут арестованные на допросах и осужденные при расстрелах. В частности, Ежов там рассказывал как себя вели при расстрелах Зиновьев, Каменев, Пятаков и другие осужденные. Ежов бахвальствовал, что он сам лично принимал участие в этих расстрелах»[317].

Но, как нам представляется, горьким пьяницей, вследствие природного алкоголизма Ежов стал еще задолго до того, как ему пришлось подписывать расстрельные списки и приказы. А лично принимать участие в расстрелах, собственно говоря, его никто не заставлял. Ежов лично участвовал в расстрелах по собственной воле, удовлетворяя свои садистские потребности. А пьянство пришлось кстати в том смысле, что помогало снять нервную нагрузку, связанную с массовым террором. Но то же пьянство, доходя до стадии длительных запоев, надолго лишало Ежова способности работать, что вызвало в конце концов недовольство Сталина, о котором он говорил впоследствии авиаконструктору А.С. Яковлеву.

В Лефортовскую тюрьму тянуло и Евгению Хаютину. Охранник Ефимов показал: «Не помню – в конце 1937 или начале 1938 года, возвращаясь с дачи Реденса или Рыжова, в машине находились Заковский, Н.И. Ежов и его жена – Евгения Ежова, – все в состоянии сильного опьянения. Ежова Евгения настаивала перед Н.И. Ежовым, чтобы он показал ей Лефортовскую тюрьму, так как в свое время он ей это обещал. Н.И. Ежов согласился, но в это время в разговор вмешался Заковский, который всячески стал отговаривать Ежову ехать в Лефортовскую тюрьму, и на вопрос – почему он не советует ей туда ехать, Заковский Ежовой ответил, что об этом он ей скажет позже»[318]. Очевидно, чекист-профессионал сообразил, что тюрьма, где постоянно пытают подследственных, – не то место, куда стоит возить слабонервную советскую барышню. Не останавливать же весь пыточно-следственный процесс на время визита Евгении Соломоновны!

Вот мужчины из партийной верхушки, те все это спокойно воспринимали. Ефимов свидетельствовал: «Раз в мое дежурство, примерно в первые дни назначения Заковского замнаркома, поехали в Лефортово (как будто с квартиры Ежова, но неточно) Ежов Н.И., Заковский (оба выпивши здорово), с ними т.т. Поскребышев и Маленков. Ежов им показывал арестованных, как ведут допрос, ходили по камерам тюрьмы по этажам, смотрели в глазки камер и Ежов заходил в камеру арестованных и разговаривал с Марьясиным. Во время ужина на даче с сотрудниками группы награжденными орденами выступал Ежов в присутствии Бельского и сказал, что он, Ежов считает самыми удачными начальниками отделов: по «мокрому делу» – Цесарский (до весны 1938 года присылаемые на утверждение в аппарат НКВД справки по «национальным контингентам» изучались «двойкой» начальников Учётно-регистрационного и Контрразведывательного отделов ГУГБ НКВД – В.Е. Цесарским и А.М. Минаевым-Цикановским. Цесарский также подписывал Сталинские расстрельные списки, отсылавшиеся в Политбюро. – Б.С.), а по «сухому делу» – Дагина (ведал отделом охраны. – Б.С.

), за них предложил выпить»[319].

В пьяном виде Ежов легко выбалтывал важные государственные секреты. По воспоминаниям его секретаря Серафимы Рыжовой: «Однажды при мне, в присутствии жены Поскребышева, Ежов стал рассказывать о генерале Миллере и его тайном пребывании в Москве. Этот случай, когда Ежов делился сведениями о работе НКВД – не единственный». И это при том, что похищение в Париже главы РОВС генерала Е.К. Миллера держалось в строжайшем секрете[320].

10 января 1939 года Ежов заработал выговор за манкирование (по причине запоев) своими обязанностями в Наркомводе. 19 января он был выведен из состава Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам. 29 января Ежов последний раз присутствовал на заседании Политбюро, а 31 января – Оргбюро[321].