Николай Ежов и советские спецслужбы

В июле 1937 года на совещании, посвященном выполнению приказа № 00447, согласно показаниям на следствии начальника Оренбургского управления НКВД А.И. Успенского, начальники УНКВД «пытались превзойти друг друга, рапортуя о гигантском числе арестованных». Указания же Ежова свелись к нехитрой формуле – «Бей, громи без разбора». Успенский процитировал слова Ежова о том, что «в связи с разгромом врагов будет уничтожена и некоторая часть невинных людей, но это неизбежно». А главе Западно-Сибирского УНКВД С.Н. Миронову (М.И. Королю), сообщившему о «правотроцкистском блоке» в руководстве Западной Сибири, но назвавший часть показаний на секретарей райкомов и горкомов «неубедительными», Ежов заявил: «А почему вы не арестовываете их? Мы за вас работать не будем, посадите их, а потом разбирайтесь – на кого не будет показаний, потом отсеете. Действуйте смелее, я уже вам неоднократно говорил». Николай Иванович также пояснил, что «в отдельных случаях, если нужно», по санкции Миронова начальники отделов УНКВД «могут применять и физические методы воздействия». Ежов также дал понять, что в рамках предстоящей операции «нужно арестовывать по соцпризнаку и прошлой деятельности в контрреволюционных партиях». Как вспоминал Успенский, «тут же, на совещании, я подошел к Ежову и в присутствии Фриновского спросил его, как быть с арестованными 70-летними – 80 – летними стариками. Ежов мне на это буквально ответил: «Если держится на ногах – стреляй»[192].

25 июля 1937 года Ежов по поручению Сталина издал оперативный приказ № 00439, утверждавший, что гестапо и германский Генеральный штаб используют граждан Германии на главных советских предприятиях, особенно в оборонной промышленности, для шпионажа и саботажа. Ежов потребовал списки граждан Германии, работающих (или работавших ранее) в оборонной промышленности и на железнодорожном транспорте, приказал начать аресты с 29 июля и завершить их в течение пяти дней. Вскоре этот приказ был распространен на всех немцев независимо от гражданства[193]

. В национальных операциях лимитов не устанавливалось. Аресты производились по усмотрению местного руководства НКВД при поддержке партийных органов. Первый секретарь Красноярского крайкома С.М. Соболев, выступая на оперативных совещаниях УНКВД, утверждал: «Довольно играть в интернационализм, надо бить всех этих поляков, корейцев, латышей, немцев и т. д., все это продажные нации, подлежащие истреблению… Всех националов надо ловить, ставить на колени и истреблять как бешеных собак». После смещения Ежова, парторганизация краевого УНКВД осудила Соболева, заявив, что «давая такие указания, Соболев клеветал на ЦК ВКП(б) и тов. Сталина, говоря, что он такие указания имеет от ЦК ВКП(б) и лично от тов. Сталина»[194].

Национальные операции были завершены в середине ноября 1938 года. В итоге почти 350 тысяч человек прошли через эти операции; 247 157 из них были осуждены к высшей мере, 88 356 получили тюремные и лагерные сроки. В ходе одной польской операции 144 тысячи человек были арестованы, более 111 тысяч из них были осуждены по первой категории и почти 29 тысяч – по второй[195]

.

По немецкой операции было расстреляно 41 898 человек, а к заключению – 13 107 человек[196]. В рамках латышской национальной операции были осуждены 21 300 человек, в том числе 16 575 человек расстреляны[197]

.

Арестованный начальник 3-го отдела 3-го управления НКВД СССР А.П. Радзивиловский показал: «Здесь же я спросил Ежова как практически реализовать его директиву о раскрытии а/с подполья среди латышей, он ответил, что стесняться отсутствием конкретных материалов нечего, следует наметить несколько латышей из членов ВКП(б) и выбить из них необходимые показания: «С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рассматриваться альбомным порядком. Надо доказать, что латыши, поляки и др., состоящие в ВКП(б), шпионы и диверсанты». /л.д. 305/.

Выполняя это указание ЕЖОВА, я и все другие начальники УНКВД сделали одно из самых черных дел – огульно уничтожая каждого из числа латышей, поляков и др. национальностей, входящих в ВКП(б).

Все показания о их якобы антисоветской деятельности получались, как правило, в результате истязаний арестованных, широко применявшихся как в центральном, так и в периферийных органах НКВД» /л.д. 296/.

«ФРИНОВСКИЙ рекомендовал мне, в тех случаях, если не удастся получить признания от арестованных, приговаривать их к расстрелу, даже на основе косвенных свидетельских показаний или просто непроверенных агентурных материалов» /л.д. 303/».