Николай Ежов и советские спецслужбы

21 декабря Вернадский пытался спасти бывшего князя, Дмитрия Ивановича Шаховского, видного деятеля кадетской партии, во Временном правительстве занимавшего пост министра государственного призрения. В ночь с 26 на 27 июля 1938 года 76-летний Шаховской был арестован. В связи с этим 27 сентября 1940 года Вернадский записал в дневнике: «В ночь на 26/27. VII кн[язь] Д.И. Шаховской арестован, Аня приехала к нам в Узкое, чтобы об этом сказать. Это последние судороги Ежова, но я думаю теперь, что это был сознательный полит[ический] (шаг) (Головин, Мандельштам, Котляревский, Авинов, Фельдман и др[угие]) (перечисленные ученые – бывшие члены кадетской партии, как и сам Вернадский. – Б.С.)»

[284]. Следователи успели выбить из бывшего князя признание в контрреволюционной деятельности, что сыграло роковую роль. На тех, кто успел признать свою вину, «бериевская оттепель» распространялась лишь ограниченно. Их не могли полностью оправдать, но могли заменить расстрел на заключение в лагере или скостить лагерный срок. 21 декабря 1938 года Владимир Иванович записал в дневнике: «Вчера был у Вышинского о Мите (Д.И. Шаховском).

Ждал (с извинениями, что так пришлось). Подчеркнуто любезно. Кроме меня, после моего ухода – какая-то не старая женщина с какой-то телеграммой. Большая комната, секретарь – по-видим[ому], тот прокурор (забыл фамилию), с которым я разговаривал по телефону. В комнате портреты: при входе направо Ленин, Сталин, Молотов, налево – Каганович, Ворошилов, Ежов (sic!) (это означало, что Ежов пока не арестован и даже не выведен из кандидатов в члены Политбюро. – Б.С.

) Дело Дм[итрия] Ив[ановича] при нем. У него только начало. Основание для ареста было – конечно, надо проверить – но серьезные показания ряда лиц, м[ожет] б[ыть] неверные. Дм[итрия] Ив[ановича] привлекали к «Национальному фронту», но к (судебному) делу привлечен не был. Но вот Котляревский («Серг[ей] Андр[еевич]») тоже был приговорен к см[ерти] и помилован (о К[отляревском] подчеркнуто с усмешкой – его показания?). Я говорю: кажется, К[отляревский] арестован. Да, арестован. Дм[итрий] Ив[анович] тоже был министром – по мин[истерству] призр[ения] и полит[ической] роли не играл. Да, он полит[ической] роли не играл. Обещал следить за этим делом и смягчить (приговор), если будет осужден (сам это заявил). Об архиве (Шаховского), спросил к кому (ему) можно (обратиться). Я сказал, что к Бонч-Бруевичу, если бы обратились. Обещал держать в курсе дела. Был любезен до конца.

Боюсь, что будет дело об остатках Нац[ионального] центра (я сказал, что был в это время на Украине и знаю по слухам) – аресты Головина, Котляревского, Мандельштама (юрист Михаил Львович Мандельштам был видным деятелем кадетской партии, был арестован летом 1938 года и 5 февраля 1939 года умер в Бутырской тюрьме. – Б.С.). Я видел раньше В[ышинского] издали и раз (до посл[еднего] процесса) вблизи. Меня поразило изменение – там (на (сессии, посвященной) Руставели) это был светски яркий не больной человек – тут старик живой, но явно болезненный – плата ист[ории]»

[285].

30 декабря Вернадский получил как будто обнадеживающие сведения о Шаховском: «Сегодня утром рано пришла Аня (А.Д. Шаховская). Оказывается, Москвин был принят не Берией, а Вышинским. В[ышинский] – к удивлению М[осквина] – пошел навстречу, сказал, что Д.И. (Шаховской) уже переведен в более теплое помещение – на Лубянку, что дело его несерьезное (так понял М[осквин]), что теплую одежду можно передать сейчас же. И она пошла это устраивать. Что он принял меры о рукописях – «библиотеке» – что они в сохранности в НКВД, что он следит за этим. «При Ежове ряд хороших людей пострадали» (что-то в этом роде)»[286]

.

Вышинский обманул Вернадского и пальцем о пальцем не ударил, чтобы облегчить участь Шаховского. 15 апреля 1939 года Дмитрий Иванович был расстрелян как участник «антисоветской террористической организации». Вернадскому сообщили в ответ на посланное Берии в мае 1940 года письмо, что Шаховской умер в лагере в конце января 1940 года. Родных же информировали, что Дмитрий Иванович приговорен к 10 годам заключения без права переписки. Его реабилитировали в 1957 году. А о том, что он был расстрелян, а не умер в лагере, стало известно только в 1991 году.

Интересно, что, в отличие от лидеров «левой» и «правой» оппозиций в рядах ВКП(б), лидеры и видные деятели небольшевистских партий (эсеров, меньшевиков, кадетов и др.) практически не выводились в период Большого террора на открытые показательные процессы. Возможно, это было связано с тем, что членов небольшевистских партий практически невозможно было подготовить к таким процессам, убеждая, что так надо в интересах ВКП(б) и построения коммунизма в СССР, тогда как на оппозиционеров в рядах самих большевиков этот аргумент до некоторой степени действовал. Тем более что арестованных членов партии большевиков террор деморализовал в большей степени, чем бывших членов других партий, не примкнувших к большевикам: они в любом случае от коммунистов ничего хорошего не ожидали.