Читаем Николай Языков: биография поэта полностью

И как раз вот этот отказ от руководства со стороны Пушкина Языков – пока – понять и принять не может. Может, отсюда и его стремление «утереть нос» Пушкину, в прямом споре над одними и теми же поэтическими темами показать, кто на самом деле первый на России поэт; стремление, которые часто трактуется как зависть, но у которого более сложная подоплека; зарождается оно из разочарования и из неверного объяснения самому себе, почему Пушкин отказался «взять над ним полное комсомольское шефство» – какой разумный человек уклонится от того, чтобы воспитывать верных учеников и последователей, а раз уклоняется, значит, просто не умеет руководить, а раз не умеет, значит, не из того теста сделан, и, значит, ничем не лучше и не выше меня, и я имею полное право во многом его ниспровергать… Во многих письмах Языкова того времени сквозят обида и недоумение на то, что Пушкин медлит с ответом на его письма. «О Пушкине ничего не слышно. В половине прошлого месяца я писал к нему в Москву, но ответа не получил. Полагаю, что он загулялся в Белокаменной, занят очарованием тамошних красавиц и не имеет времени отвечать на письма существ отдаленных!» (Вульфу, 17 февраля 1827 года.) «О Пушкине ничего не слышно; в начале сего месяца я писал к нему в Москву, где он тогда находился, по его собственному ко мне писанию, но до сих пор не имею от него ответа. Не всякому слуху веруйте, но испытуйте духа». (Брату Петру, 23 февраля 1827 года.)

И так далее. Раз нет личного приглашения от Пушкина, то он и к Осиповым в Тригорское не поедет – надувается по-мальчишески. «Пушкин поживает в Москве; летом приедет он в Псковскую свою деревню, и меня туда приглашают сильно к тому времени – а я не поеду!» (Брату Александру, 21 апреля 1827 года.)
Сам-то он спешит поделиться с Пушкиным всем для него важным и существенным (например, в письме Вульфу 9 февраля уже 1829 года: «Кланяйся Пушкину. Первое мое дело литературное в Симбирске будет отповедь к нему о моем житье-бытье.») – и ждет в ответ незамедлительного отклика, поощрения или наставления на путь, взаимообогащающего «ауканья» – и всякую задержку воспринимает болезненно. Не просто горячо и живо, а даже мнительно – и эта мнительность качает его туда-сюда, от отторжения от Пушкина до готовности делиться с ним самым сокровенным. Сохраняется все та же неуверенность в себе толстого мальчишки, который твердо решил, что будет великим поэтом и вознесется до аспидной доски, но при всей решимости грызет где-то червь сомнения в своих силах… Внешнее одобрение нужно ему как никому другому, и одобрение не от всякого, а от того, кого он сам готов признать авторитетом над собой. Возникает сложнейший комплекс, все ответвления и закоулки которого можно исследовать почти до бесконечности.

Языков еще долго будет не меньше бороться с Пушкиным, чем восторгаться им – хотя с лета 1826 года намечаются многие точки схождения путей, и через переосмысление Языковым русской истории, которое в итоге сделает его одним из самых горячих поклонников «Полтавы», и – это уже влияние со стороны Языкова – через подлинное открытие Пушкиным великого Кальдерона, который уже тогда для Языкова не меньше Шекспира и в котором Языков находит то сочетание «силы» и «усилия» на философском уровне, которое ему понятно и которое, «наставляя на высокое», оставляет при том жизненное пространство для «разгульного стиха», и через многое другое.

Но это история следующих уже лет, когда проводником и наставником Языкова становится Хомяков, тоже «планщик», но по-другому, нежели Рылеев, и намного больше симпатий у Пушкина вызывающий.

* * *

Так на чем расстаются Пушкин и Языков после их личной встречи, после полуторамесячных разговоров за бокалами обо всем на свете, и что такое поэзия, и что такое «щит Олега» – каким путем идет Россия и насколько истинен этот путь? Чего остается больше, согласия или несогласия, готовности продолжить спор или готовности лучше понимать друг друга? Теплоту возникших дружеских отношений вряд ли кто возьмется поставить под сомнение – но известно, что и при самой теплой дружбе, среди самых верных друзей бывают моменты принципиального противостояния.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное