Николай Языков: биография поэта

А нам очень надо разобраться, что же произошло, и оттого придется двигаться очень медленно и аккуратно. Наподобие работы археологов: слишком резко копнул – и повредил бесценную амфору или монетку в культурном слое далеких времен. Кое-где придется этот слой и кисточкой смахивать. И эту кисточку я хотел бы доверить вам, дорогие читатели! Я несколько раз попробовал прописать историю этих лет с подробным цитированием документов – и, так ли, иначе, утыкался в то, что обилие цитат разрушает весь строй, что нужна непрерывность рассказа. Поэтому я предлагаю вам мою версию тех лет жизни Языкова, пользуясь минимумом цитат, а все документы выношу в отдельный блок в конце главы: мне кажется, они сложились так, что живут своей жизнью, то спорят, то согласовываются друг с другом, и вы всегда можете, если что-то мной слишком скупо и ненадежно изложено, сбегать на несколько страниц вперед и, с кисточкой в руках, свериться с непосредственными свидетелями той эпохи. Итак, как говаривал Булгаков, вперед, дорогой читатель!

Один из первых тревожных колокольчиков явственно для нас различим (из нашего всезнающего будущего) в письме брату Александру от января 1827 года, где Языков сообщает, что «…я не могу заниматься сколько бы хотел, зане от долгого сидения тот час чувствую головокружение и боль и стрельбу в столице умственных способностей. Я болен излишеством здоровья – говорит мне мой лекарь…» Началось. Как сейчас больно и горько читать: «Я болен излишеством здоровья… …ясное и разительное доказательство незазорной жизни моей в Дерпте; в противном случае, в теле моем не осталось бы такое количество крови, так сильно меня беспокоящее!»

И вдруг – с какой-то гениальной поэтической интуицией, с тем даром предвидения, который бывает у больших поэтов – Языков резко меняет тон, говоря о симптомах болезни, которую страшной еще никто не признал: «Эти-то припадки головные в молодости – решительно предзнаменуют недолголетие бытия моего под луною, и для того-то задумал я прожить, по крайней мере то, что удастся, из дней моих, на воле, служа своему богу – в деревне, беседуя с минувшими веками и стараясь быть собеседником будущих собеседников канувшего!»

(Конечно, есть вероятность, что Языков лукавит – «давит на психику» братьев, так сказать: здесь впервые сказано об усталости (если не больше) от Дерпта и о желании вернуться в родное имение; Языков не знает, как братья отнесутся к столь резкой перемене в его мыслях и чувствах, вот и решает немного их припугнуть состоянием своего здоровья, чтобы они приняли нужное для него решение. Ведь пока братья не возьмутся оплатить все его долги, Языков не может покинуть Дерпт… Но если и так, то до чего странно лукавство оборачивается пророчеством! Можно сказать, дар предвидения для начала прошептал предупреждение под видом предложения невинного обмана, чтобы не слишком и не сразу напугать своего владельца!)