Гоголь обрушился на Языкова как ураган – и Языков, потрясенный и смятенный, сперва попытался смятение и растерянность спрятать за легкой иронией; что, впрочем, не слишком ему удалось. Отшутившись братьям, что Гоголь ворвался, чтобы рассказывать о своих многочисленных болезнях, будто Языков – врач или самое доверенное лицо, он потом признал, что перед человеческим теплом и обаянием Гоголя не смог устоять.
А Гоголь помчался – сорвался – в Ганау, чтобы наконец лично познакомиться с Языковым, поскольку надеялся, что начало дружбы с давно любимым им поэтом, любимцем Пушкина (а это для Гоголя святое) поможет ему пережить глубочайшую личную трагедию: смерть очень близкого ему человека.
Дружный с семьей Вильегорских, Гоголь особенно близко сошелся с Иосифом Вильегорским, сыном знаменитого в то время композитора и государственного деятеля графа Михаила Юрьевича Вильегорского (Шуман называл Вильегорского «гениальным дилетантом», поэт Веневитинов именовал его салон «академией музыкального вкуса»), талантливым, обаятельным и добросердечным молодым человеком; замечательным человеком во всех отношениях, если судить по воспоминаниям. Несмотря на краткую жизнь и на то, что ничего «выдающегося» он сделать не успел, он удостоен огромных кусков воспоминаниях современников и даже нескольких отдельных книг. К двадцати двум годам он уже болен неизлечимой чахоткой. Гоголь и Михаил Юрьевич вывозят его в Рим, лелея последние надежды. Мать Иосифа, жена Михаила Юрьевича Луиза Карловна, и его сестры ждут их на своей вилле в Ницце. Гоголь неотлучно пребывает с Иосифом до его последнего вздоха. Вот как сам Гоголь описывал это в письмах и в «Ночах на вилле»: