Николай II. Отречение которого не было

Сам Рузский в рассказе великому князю Андрею Владимировичу эту историю с телеграммой изложил так: «В 3 ч. ровно Государь вернулся в вагон и передал мне телеграмму об отречении в пользу Наследника. Узнав, что едут в Псков Гучков и Шульгин, было решено телеграмму об отречении пока не посылать, а выждать их прибытие. Я предложил Государю лично сперва с ними переговорить, дабы выяснить, почему они едут, с какими намерениями и полномочиями. Государь с этим согласился, с чем меня отпустил»[1237].

И далее: его просили телеграмму вернуть Государю вечером, он пошёл лично отнести её императору, но в этот момент же приехали думские посланцы и прошли в царский вагон.

В рассказе генералу Вильчковскому сообщение Рузского о телеграммах изложено странным образом. Он пишет, что вычел из царского вагона «в 3 часа 10 минут дня и тут же ему вручили телеграмму о предстоящем визите Гучкова и Шульгина.

Рузский вернулся в вагон и доложил её. Государь тогда приказал телеграмму (№ 24) задержать до прибытия этих лиц, а телеграмму (№ 25) взял обратно из рук генерала. В три часа 45 мин. Государь прислал и за другой телеграммой. Рузский пошёл с ней в императорский поезд и, встретив Государя на платформе, предложил её оставить у него до прибытия Гучкова и Шульгина»)[1238]

.

Поясним: № 24 и № 25 — это номера документов в советском сборнике «Отречение Николая II», изданном в 1927 году. Не мог же убитый большевиками в 1918 году генерал Рузский писать для большевистского же сборника! Понятно, что эти номера были расставлены советской редакцией. Но если их убрать из текста, то он теряет всякую связь и логику. Тогда получается, что редакция сборника подправляла и меняла текст воспоминаний Рузского, изложенный Вильчковскому. При этом меняла так, чтобы первая телеграмма, содержание которой нам неизвестно, прочно ассоциировалась с телеграммой, начинающейся словами «Нет той жертвы, которую я бы не принёс…».

Добавим к этому, что в советском сборнике эта телеграмма даётся, как и у Мордвинова, в искажённом варианте.

Между тем, совокупность воспоминаний и документов, а также вопиющие разногласия, существующие между ними, позволяют сделать вывод, что между какими-то якобы существовавшими телеграммами (телеграммой) от 2-го марта и текстом, начинающимся словами «Нет той жертвы, которую я бы не принёс…», нет никакой прямой связи. Рузский утверждал, что отдал какую-то телеграмму императору после того, как тот передал Гучкову окончательный текст отречения в пользу великого князя Михаила Александровича. С. П. Мельгунов верит Рузскому и пишет, что «это — та именно телеграмма, которую Рузский вернул царю вечером 2-го марта»)[1239].

Этот вывод является голословным утверждением. Ни на бланке, ни в тексте не поставлено ни даты, ни времени, ни места его написания. Но самое главное то, что Мельгунов не может объяснить, зачем Рузскому понадобилось отдавать эту телеграмму Николаю II? В условиях полной изоляции императора, которая была осуществлена военным руководством Ставки и Северного фронта, отдавать Государю такой важный документ, как телеграмму о передаче престола не указанному в манифесте лицу, а другому, было бы полным безумием со стороны Рузского.

Также не понятно, почему вдруг царь 3-го марта передал телеграмму Алексееву, а тот, вопреки установленным правилам, не направил её с сопроводительным письмом для подшивания к делопроизводству, как, например, было с последним обращением Государя к войскам, а спрятал его у себя и обнародовал лишь в августе 1917 года. Показав опять-таки его Пронину и дав снять с документа копию, Алексеев снова продолжал хранить документ у себя.

Причём совершенно не известна судьба другой телеграммы, якобы посланной Государем самому Алексееву, в которой он сообщал об отречении в пользу цесаревича.