Никта

— Но он ведь обещал Лёше, — сказала Людмила. — Федик всегда сдерживает обещания.

— Ты судишь о нём по детским воспоминаниям. А ведь мы все изменились. В высокую политику кристально честным людям не пробиться, тем более в Конклав. Я уверен, даже если Федик и приедет, это будет совсем другой человек.

— Когда ты успел стать таким пессимистом? — Людмила неприязненно посмотрела на него. Кирилл горько усмехнулся:

— Как видишь, стал. И это, кстати, ещё раз доказывает — люди меняются. Ты тоже здорово поменялась, хотя, может, тебе самой так не кажется.

— Ну что, в дом? — громко спросил Леонид, чтобы прервать становящийся нежелательным разговор. Людмила сделала последнюю затяжку, выпустила сигарету из пальцев и направилась к крыльцу. Кирилл наблюдал за ней со странным застывшим выражением лица.

— Зря ты так, — укорил Леонид, когда они остались одни. — К чему такой цинизм? У нас ведь сегодня ностальгический вечер, не надо его портить.

— Да, сболтнул немного лишнего. Чертова водка… Давно не пил так много, мозги в кашу расплылись. Ну, надеюсь, она сильно не обиделась, я же ничего такого плохого не сказал. Только правду.

— Ты действительно думаешь, что Федика не будет?

— Да, — коротко ответил Кирилл и ушёл. Леонид наклонился, чтобы потушить бычок о снег, потом по обыкновению посмотрел на небо. Никаких звёзд. Вряд ли этой ночью они вообще прольют на землю хоть лучик света.

— Ну и пусть Федика не будет, — вслух сказал он. — Тоже мне, шишкой стал. Прав был Лёша, когда говорил о нём.

Он пошёл в тёплый дом, чтобы продолжить застолье.

Сидели долго. Ощущение времени потерялось. Алексей всё наливал и наливал, открывая новые бутылки и поднимая новые тосты, и все послушно вливали в себя содержимое рюмок. В какой-то момент погас свет и уже не зажигался снова. Собравшиеся, матерясь, бродили по темной комнате, натыкаясь на вещи и друг на друга, и никак не могли найти заветные свечи. Наконец, их удалось отыскать. Три свечи были поставлены в опустевшие недавно банки из-под солёных огурцов. Освещение было скудным, но стол и пару шагов пространства за его пределами можно было разглядеть. В доверительном полумраке Леонида прорвало на разговоры о своей жизни, и он долго объяснял Кириллу (который, как ему время от времени казалось, совсем его не слушал), что ему давеча влепили на работе строгий выговор, который он совсем не заслужил. Людмила часто и громко смеялась, беседуя с Алексеем. Когда тот, доставая из-под стола новую бутылку, неловким движением скинул на пол стеклянную салатницу, разбив её вдребезги, Леонид услышал, как кто-то неуверенно сказал: «Может, нам хватит на сегодня?» — и не сразу понял, что это его собственный голос. Но на него никто внимания не обратил, как, впрочем, и сам Леонид, который минуту спустя уже удивлялся, зачем он вообще это произнёс. А вскоре возникла новая проблема — что-то не понравилось Алексею, когда он разговаривал с Кириллом, душевно приобняв того за плечи, и он внезапно оттолкнул его, свалив со стула. Оба тут же вскочили и вцепились друг в друга, как псы. Людмила кричала и просила их успокоиться, Леонид пытался вклиниться между ними и разнять их. Кирилл молча рвался к противнику, а Алексей размахивал кулаками и кричал: «Вы что, не видите, каким он дерьмом стал? Родную мать продаст, барыга паршивая! Всех нас пустым местом считает!». После этого в памяти Леонида следовал провал, а когда он вынырнул из него, то обнаружилось, что он полулежит на стуле, Людмила прикладывает к его лбу снег, завернутый в марлю, а Алексей стоит рядом и слёзно просит у него прощения: «Я случайно, Лёня, просто ты под кулак подвернулся». Леонид великодушно его простил, хотя голова раскалывалась, а при ощупывании лба обнаружилась нехилая такая шишка. Впрочем, после пары рюмок водки его самочувствие улучшилось. Все помирились и вновь сели за стол. Свечи стали короче, тени — длиннее. Леониду чудилось за тёмными окнами какое-то копошение, звуки, шорохи, но он напоминал себе, что на улице буран. Потом Алексей вышел из дома, как он выразился, «потошнить». Кирилл, веки которого опускались сами собой, сначала подставлял под подбородок кулак, опершись локтём о столешницу, но затем сдался, опустил голову на пустую тарелку и захрапел. У Леонида, наоборот, в это время был подъем настроения и прилив жизненных сил. Он невероятно смешно рассказывал старые анекдоты Людмиле, хохмил, отпускал комплименты, а она смеялась и хлопала в ладони, а потом стала нежно поглаживать его по руке. Непонятно как они оказались голыми, лежащими на полу в спальне. Рядом в склянке горела свеча. Леонид был сверху и чувствовал горячие ладони Людмилы на своей спине. Сама она постанывала с полуприкрытыми глазами под ним. Он целовал её груди, гладил живот и восторженно думал — вот оно, вот, это случилось, Людочка стала моей, как я и мечтал. Ну и что, что прошло много лет, ну и что, что она не похожа на ту худенькую девочку, ну и что, что мы пьяны — но она моя, моя, и больше я её никуда не отпущу.