Никто не будет по ней скучать

И Адриенн – эта богатая, самодовольная, заносчивая сука, которая так отчаянно хотела сбежать от скуки своей жизни, что готова была принимать что угодно, даже героин, – она знала, что Дуэйн мог добыть для нее наркоту, потому что я ей об этом рассказала. Я сидела с ней, попивала «Шардоне» и трепалась. Обо всем, что случилось, излагая бесконечную сагу сломанных мечтаний, изломанных тел, таблеток, игл и боли, которая была словно маленький механический театр, просто щелкающий дальше. И если отодвинуть занавес, там была я. Каждый раз. Все разы. До самого начала, до первого момента, где все пошло не так.

Было логично, что в конце тоже была я. Что это я, не Дуэйн, держала ружье. Дергала за ниточки. Делала выбор, как столько раз до этого, прибрать бардак, устроенный моим мужчиной. И я уже лгала ради него, крала ради него. Может, это было неизбежно, что я убила ради него.

Я не помню, как сняла ружье со стены, когда уезжала. Не помню, как зарядила его. Но я подъехала к дому на озере, оглянулась, и оно было там. На пассажирском сиденье. Будто прокатилось за компанию. Дуэйн ждал меня снаружи, расхаживая с безумными глазами. Я ощутила вспышку гнева, а затем страха: большой черный внедорожник Ричардсов был аккуратно припаркован возле дома. Наши гости приехали. И если Дуэйн не был болен или ранен, то панический звонок относился к чему-то – кому-то – еще.

Я вышла из машины с ружьем в руках. Я не помню, что сказала ему; я помню, что он указал на дом и сказал: «Она в спальне». И я побежала сквозь открытую дверь, не зная, что ждет меня внутри. Понимая только, что все плохо, хуже плохого, чтобы мой муж признал, что нуждается во мне.

Адриенн свернулась на краю кровати, держа ноги на полу, по ее медлительности мне сразу стало ясно, что она обдолбана. Передозировка, подумала я. Она что, нашла наркотики Дуэйна? Или он ей их дал? С чего бы еще он так паниковал – и как он мог быть таким идиотом? Я отставила ружье и окрикнула его, спрашивая, сколько она приняла, сколько он ей дал, вызвал ли он «Скорую». Если они приедут быстро, они могли бы вколоть ей Наркан. Я встала на колени, схватила ее за плечо и сильно встряхнула. Она посмотрела на меня огромными черными зрачками, приоткрыв рот. У нее под мышкой виднелось смазанное пятно высохшей крови, темно-красное и круглое, а у ее ног лежал резиновый жгут. Глаза были стеклянными.

– Эй! – закричала я ей в лицо. – Оставайся со мной! Не спать!

Она дернулась. Ее большие голубые глаза широко раскрылись, глядя поверх моего плеча, фокусируясь на Дуэйне.

– Мне, – сказала она и сделала глубокий вдох, прежде чем выдать остаток предложения одним долгим медленным вздохом: – Поооооолный пиииииииииздец.

Ее глаза метнулись в сторону террасы. Я встала и повернулась к Дуэйну, который согнулся, уперевшись руками в колени и тяжело дыша.

– Дуэйн? – сказала я. – Я не понимаю… она что – ты – какого хера происходит?

Адриенн еще раз глубоко вздохнула, снова выдала мягким вздохом:

– Он снаружи. – У нее изо рта кисло пахло; я подумала, тошнило ли ее уже или скоро стошнит.

– Дуэйн здесь, – сказала я, но они с Дуэйном разом замотали головами. Он выпрямился и жестом позвал меня за собой.

– Не я, – сказал он. – Он. Муж.

Адриенн уперлась руками в кровать – уже застеленную бельем из мягкого хлопка, которое я заказала специально для нее, когда она пожаловалась, что белье в доме на озере было слишком шершавым? – и с пыхтением села. Она обнажила зубы в гримасе усилия, поворачиваясь взглянуть в окно.

– Итан, – сказала она. Затем моргнула так медленно, что на это ушло несколько секунд: густые ресницы опустились, потом поднялись лишь наполовину. Она сжала губы? и в ее голосе прозвучала надежда: – Может, он уже не мертвый.

Итан Ричардс лежал на середине длинной лестницы, начинавшейся на террасе и круто спускавшейся по искусственному берегу к озеру. Он упал головой вперед, и хоть крови не было, но неподвижность его тела на оживленном фоне движущихся от ветерка воды и поскрипывающих деревьев не оставляла сомнений. Одна нога под ним была согнута под неестественным углом, а спереди на штанах виднелось темное пятно мочи. Голова была хуже всего: она свисала над краем одной ступеньки под ужасающим углом, болталась, словно кости его шеи раздробились так сильно, что только кожа удерживала ее. Его открытые глаза невидяще смотрели на озеро. Последним, что он увидел, если был еще жив при приземлении, было огненное скопление меняющих окрас деревьев на другом берегу и яркие отблески солнечного света на холодной темной воде.

Даже при учете мертвого тела, неловко распластанного на полпути к земле, было красиво. Аж дух захватывало. То, что я сказала Адриенн, было правдой: это мое любимое время года.

У меня закралось ощущение, что это последний раз, когда я им наслаждалась.