Никто не уйдет живым

В коридоре за дверью кабинета Эмбер остановилась, пока ее зрение и равновесие частично не восстановились. С большими трудностями, чем хотелось бы ее чувству собственного достоинства, она осторожно добрела до спальни.

Она включила все лампы на втором этаже на своем нелегком пути через дом и все светильники в своей комнате, прежде чем раздеться и забраться в постель.

Семьдесят

Они бились руками в стены.

Вне дома, в полной темноте сельской ночи, удары непослушных рук, которые искали и в конце концов находили окна и двери, доносились до нее, лежавшей в кровати.

Среди ударов и шорохов слышались шепоты голосов, либо монотонных и приглушенных сонливостью, либо заостренных, граничащих с паникой.

– Как меня зовут?.. До того, как здесь… тогда. Некуда… туда, где другая… холод… меня зовут?

Эмбер дрожала от холода и пыталась вспомнить, где находится. Она не могла понять, почему в комнате так темно. Подсознательно она чувствовала, что так быть не должно.

Кто-то бормотал под окном. Возможно, обращаясь не к ней, хотя Эмбер не могла быть уверена.

– А потом ты сказал… я сказала… я бы не… неблагоразумно… Но кто я такая… Ты, ты сказал мне… Ты поклялся… это было… что-то значило… знак… боялась, тем больше я… и теперь я знаю…

Первая, проникшая в дом, начала говорить в холле на первом этаже:

– …вовлечен… ты… ты сказал… не так просто… должна понять…

По ступеням шлепали босые ноги; были и другие признаки движения: возня там, в темноте, как будто кто-то старый и слепой вознамерился найти ее. Голос на лестнице был жестким и обвиняющим:

– Не собираюсь… Отказываюсь. Я сказала. Я сказала… не перестал… и посмотри… что случилось… свет… вообще слушаешь?

Первая гостья, возникшая в изножье кровати, быстро поднялась с пола. Эмбер не видела, кто это, но слышала, как вторгшаяся вздохнула, выпрямившись в полный рост. Плотный полиэтилен шуршал, когда конечности шевелились под своим покровом.

– Который час?

Но не ужас и не шок вышиб Эмбер из сна. Запах старого, грязного дома из прошлой жизни, и запах тех, кто бродил его коридорами и плакал за столькими стенами и дверьми, сгустился как тяжелый черный дым и опустился туда, где она лежала. И проснулась она, задыхаясь от вони этих существ.

Семьдесят один

Эмбер сидела в кухне и смотрела, как солнце встает над деревьями в конце сада.

Она была пьяна. Полупустая бутылка рома, обезвоживание и ощущение, что ее укачало, были достаточными признаками неумеренности. И еще она слишком быстро и глубоко погрузилась в лица и истории, запертые в кабинете. Так много знакомых глаз, улыбающихся со старых фотографий по соседству с желтеющими вырезками, почти что забытых уже в мире за ее дверьми, заставили возникшие воспоминания выйти из-под контроля.

«Вот и все».

Никто, близко подошедший к пониманию того, что она испытала и что она знала, не будет винить Эмбер за ночные кошмары, которые она будет испытывать до самого конца своей жизни. А после окончательного монтажа «Девяти дней» она не рассматривала историю дома 82 по Эджхилл-роуд и свою ведущую в ней роль настолько близко и внимательно, как вчера. Окончательный монтаж завершился год назад. Так что причина нынешнего рецидива была очевидна. А когда ты одна, как она прекрасно знала, нужно еще больше времени, чтобы успокоиться.

Эмбер включила радио, настроила на местную станцию. Вполуха слушала жизнерадостный репортаж об урожаях в южном Девоне: размеры фруктов, томатов, картофеля, зерна, коммерческие сады расцвели как никогда, лучшая жатва за многие десятилетия. Она каждый вечер смотрела те же самые новости по местному телевидению. Оптимистичные сообщения улучшали ей настроение. Это было хорошее время, это был хороший знак. Она была в обители красоты и плодородия; ее исцелят природа, морской воздух, солнце…

Но как ей было унять тревожное ощущение, то, от которого она не смогла избавиться, что напугавший ее кошмар явно отличался от тех, что снились ей в первые два года после побега оттуда? И он отличался от снов, приходивших к ней в море, как по яркости, так и по отчетливости. Те сны были бессмыслицей, фрагментами прошлого, ожившими и перемешавшимися с нынешней ситуацией: Драч слонялся по палубам корабля, одетый как подросток, и пытался продавать наркотики восьмидесятилетним богачам; Фергал стоял за штурвалом, одетый в белую форму, его рыжая морда ухмылялась из-под козырька фуражки; Друзья Света проводили сеанс за соседним столиком в ресторане.