Никто не уйдет живым

Огромные ступни широкими шагами пересекли потолок. Стефани услышала, как над ее головой поспешно отпирают дверь – дверь в комнату Светланы.

Светлана выкрикнула:

– Ублюдок!

Тяжелые шаги устремились вглубь комнаты сверху.

Светлана закричала. За криком последовал тяжелый удар.

Настала жуткая тишина, а потом девушка вновь впала в истерику. Она выкрикивала слова на родном языке. Что-то похожее на огромного разъяренного зверя ревело в ответ. Один только звук рева – нечеловеческого, животного – заставил Стефани заскулить. Что-то тяжелое с треском пробило дерево. Ноги застучали по полу верхней комнаты, словно торопясь на звук крушения.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

– Ключи! – завопил Драч в лицо Стефани.

– Карман, – прошептала Стефани. Ее ухо все еще гудело, как старое радио; китовая песня травмы, пропетая из глубин. Кожу с одной стороны лица жгло, словно она прижалась головой к электрической плитке. В висках басовым барабаном стучала кровь.

Пальцы Драча пробежались по карманам ее куртки и выудили ключи от комнаты, кошелек и сто шестьдесят фунтов наличкой. Он бросился к двери, захлопнул ее и запер.

Она сдвинулась с места, на котором лежала. На четвереньках подползла к окну. Посмотрела на решетку за грязным стеклом. Окно открывалось трудно: рама была старой и разбухшей. Ей нужно было чем-то разбить его, чтобы она смогла закричать, как Светлана. Но Стефани прекратила поиск тяжелого предмета, когда вспомнила, что только что услышала наверху. Удар. Яростный звериный вопль Фергала. Тело, пробивающее дерево. Шлепки. Фергал, должно быть, схватил Светлану, потому что она разбила окно и кричала на улицу, привлекая внимание.

«Они убивать ее». Вот что кричала Светлана.

Маргарита.

Живот скрутило, и она стиснула зубы и взяла себя в руки, не давая тому, что осталось от двух чашек кофе, выплеснуться наружу.

С парализующей ясностью она представила, как девушки барабанили в двери и бросались оскорблениями все то время, пока ее не было, угрожая Фергалу этим их «Андреем», потому что Драч украл их телефоны и их деньги. Она вспомнила лицо Фергала: его злобу, дикость, неуравновешенность. И поверила, что он с легкостью мог слететь с катушек, пока они с Драчом были в банке.

Стефани с трудом встала, но не понимала, что делать.

Она подняла взгляд к потолку, услышав другие шаги: легче, быстрее, чаще. Они миновали коридор третьего этажа и вошли в комнату у нее над головой: это был Драч. Он начал орать на Фергала:

– Што ты натворил? Што ты натворил, гондон поехавший? Где она? Куда ты, сука, ее дел?

Фергал проворчал что-то, что Стефани не смогла разобрать. Но Светлана явно услышала его ответ, потому что издала новый вопль отчаяния, а потом ее всхлипы просочились через пол комнаты прямиком в сердце Стефани.

Сорок

Когда Стефани попыталась открыть окно – для того, чтобы избавить комнату от запаха рвоты, в той же степени, как и чтобы привлечь внимание, не поднимая шума – она невольно призвала Драча. Он заторопился к ее комнате.

Она даже включила телевизор, чтобы заглушить грохот старого подъемного окна по деревянным направляющим рейкам. Но Драч услышал – наверное, из комнаты Светланы, потому что там теперь было выбито стекло.

Она не собиралась кричать, только не после того, что услышала наверху. Светлана ненадолго перестала всхлипывать и стонать, когда Макгвайры вытащили ее из комнаты.

– Только не туда! – закричала она. Отчаянный страх в голосе литовской девушки снова пригвоздил Стефани к месту. Неспособная ни сглотнуть, ни моргнуть, она стояла неподвижно и беспомощно посреди своей комнаты, прижав ладони к щекам, в то время как неверие сшибалось с ужасом, закручивая ее сознание в панический водоворот.

Куда? Куда они тащили Светлану? В другую комнату? Значит, не в ту, где жила Маргарита, потому что Стефани услышала бы их шаги сквозь потолок над дальней стороной кровати. На втором этаже была еще только одна комната: та, в которой она провела две первые ночи в этом доме; комната с камином, и руками под кроватью, и шагами. С окном на задний двор и помойку, служившую садом. Так что она могла только предположить, что они заперли Светлану в той ужасной комнате, или даже в собственной квартире.

В промежутках между стуком молотка в комнате сверху, где заколачивали досками разбитое окно, к Стефани откуда-то издалека прорывался слабый женский плач. Она предполагала, что это продолжается неутешная скорбь литовской девушки, хотя в этом доме никогда нельзя было понять, кто или что сейчас плачет.

«Только не туда». Значит, девушка что-то знала о той комнате? После их недолгого обмена репликами в кухне других возможностей поговорить со Светланой у Стефани не было. Мысли о проституции, перспектива столкновения с ломаным английским и явное недовольство Драча их беседой удерживали Стефани. Ей хотелось бы, чтобы она была смелее. Все могло пойти иначе, если бы она обсудила с другими двумя девушками дом и кузенов. Сожаление – самый едкий кошмар.

И в доме все еще не было слышно Маргариты.

«Они убивать ее».