Никто не уйдет живым

Фергал резко повернул голову в его направлении и поднял брови. Драч выудил телефон из кармана.

– Какой-то Райан. Третий раз сегодня звонит. И вчера два раза. Не могу сообщения его прочитать. У нее пин-код.

Лицо Фергала оказалось в дюйме от носа Стефани.

– Это что за хер?

Она сглотнула, но не смогла ответить.

Когда снизу послышался далекий голос дверного звонка, а за ним быстро последовал звук кулака, барабанящего во входную дверь, Драч и Фергал обменялись взглядами.

– Ждешь кого-то? – спросил Фергал у Стефани, и запах его дыхания напомнил ей запах испорченного мяса.

– Конешно нет, – сказал Драч. – Говорю же, друзья и знать ее не хотят.

– Рот завали, – рявкнул Фергал на кузена.

– Ладно! Не кипятись, да?

Фергал прижался к ней своим лицом.

– Говори пин-код.

Стефани сглотнула и назвала код. Фергал быстро забил его в телефон. Он бросил на Драча злобный взгляд:

– Вчера это надо было делать, мудила! – Он снова посмотрел на телефон и пробежался по ее сообщениям. – Она ему писала. Этому пиздюку, который звонил.

Он повернул голову, чтобы снова посмотреть в глаза Стефани:

– Я те вопрос задал. Ты ждешь в гости этого Райана? Ты наш адрес ему дала?

Стефани замотала головой. Больше она ни на что не была способна, и была так перепугана, что опасалась даже втягивать в нос бежавшие оттуда сопли. Промежность ее джинсов сделалась холодной и стала натирать.

Вопреки шоку и замешательству, не отпускавшим ее с тех пор, как на нее напал «Беннет», и сделавшимся только хуже, когда Фергал показал ей фотографию мертвого насильника на своем телефоне, Стефани соединила между собой звонок Райана и стук в далекую входную дверь. Она ощутила прилив надежды, от которого чуть не заплакала.

– Открой, – сказал Драчу Фергал.

Драч указал на нее:

– Вчера вечером. Ага, вчера вечером. Она угрожала, типа. Говорила, што кто-то знает, где она, типа. Точно, говорила.

– Я сказал, открой, – рявкнул Фергал на Драча, который почти мгновенно исчез из дверей, торопясь избежать его гнева.

Фергал снова обратил внимание на Стефани; уголки его тонких губ были белыми от слюны, а ненависть, прочитанная на его лице, заставила ее вжаться в батарею.

– Думает, он крутой, да? Спаситель? Думает, может заявиться сюда и все разрулить, да? Ну, чего хочет, того и получит.

– Нет, – прошептала она, и едва выпустив этот неслышный звук, ее горло снова сжалось.

Фергал уже поднялся на ноги и выходил из комнаты с целеустремленностью, от которой Стефани затошнило.

– Нет! – крикнула она. – Не смейте его трогать! – Стефани погналась через комнату за Фергалом.

В дверях тот повернулся и уставился на нее. Больше не требовалось ничего, чтобы вогнать ее в дрожащий ступор. Фергал равнодушно закрыл дверь. И запер ее ключом, который Драч оставил болтаться в замке.

Вдалеке, куда направлялись шаги Фергала, закрылась входная дверь, запирая гостя внутри.

Сорок восемь

Стефани была поражена, что до сих пор не плачет. Возможно, слезы придут позже, если «позже» наступит.

Нет, никакого «позже» не будет, не после того, что они только что сделали в саду. Стефани это видела, и они знали, что она это видела. И увиденное сделало ее неспособной ни на что, она могла только лежать на кровати в позе эмбриона и пялиться в стену своей первой комнаты на втором этаже.

Потрясение ее было так велико, что Стефани не могла понять, помнит ли произошедшее точно или хотя бы в правильном порядке. Она могла проигрывать в памяти лишь кусочки того, что случилось, как будто фрагменты фильма, который смотрела, прежде чем заснуть, проснуться и заснуть опять, чтобы наконец пробудиться и увидеть ползущие по экрану титры. Но образы сцены в саду затопляли ее разум внезапно, и были слишком четкими, слишком громкими и слишком яркими, и она скулила и отталкивала их обратно во тьму.

Она не знала, сколько времени пролежала вот так в своей старой комнате. Наверное, несколько часов.

После того, как пришел Райан, и Фергал запер ее в старой комнате Маргариты, из глубин здания до Стефани донеслись громкие голоса. Она слышала их, прижимаясь к двери. Голоса становились сильнее и громче, тон их менялся. Ей хотелось разбить окно и позвать на помощь. Но страх – да, страх – вызвать недовольство кузенов и спровоцировать расправу, после которой она может не очнуться, заставил ее всхлипывать и прижиматься к двери. Боязнь стала виной, пока Стефани повторяла про себя мантру: «Райан должен был кому-то сказать, что идет сюда. Райан должен был кому-то сказать, что идет сюда. Райан должен был кому-то сказать, что идет сюда».

С тех пор вина обратилась раскаянием. Потому что теперь, больше чем когда-либо, она раскаивалась в том, что не разбила окно и не выпрыгнула с третьего этажа. Она была причиной того, что случилось с Райаном. Как сказал Драч, она была виновата, потому что сказала Райану, где жила и «напиздела ему, типа, про этот дом. Никто не любит стукачек».