Никудышный

Алексей глянул на милое, поникшее бледное (не накрашенное специально) лицо и ему до слез стало жаль свою беззащитную в горе жену. Он взял ее на руки как ребенка и принялся укачивать, уговаривать. А она повиликой обхватила его шею и приникла к нему, сама нежность и очарование.

Первая опасность миновала. Нонна Сергеевна праздновала победу, пока еще маленькую, но победу. А назавтра его вызвали в управление и они долго разговаривали по поводу поездки. Генералом на заметку была взята мысль брата о другом, который между ходками ищет сокровище.

Началась разработка версии по выпуску осужденного Ведиева и взятие под контроль все его передвижения. Немедленно был командирован Вадим, втайне от Алексея к арестанту домой в Верхотурье. Женщина отсутствовала и пока ее не было проведен тщательный обыск в домике. Были найдены некоторые бумаги, написанные почерком недоучки и нарисованные так, как будто ворона рисовала своими лапами по ватману. В одной из бумажек значились пункты ст. Бежица, Брянской области и Сеща Смоленской. Был написан номер вагона семизначными цифрами. Все это сфотографировал Медведев и постарался навести порядок, чтобы хозяйка не заметила беспорядка.

По видимому что — то происходило с поисками сокровищ, но полковник Строганов больше задействован не был.

Дома наступили восхитительные дни. Он успокаивал свою расстроенную жену. И у них началась новая пора любви, беспокойно-нежной. Алексей берег свое сокровище. Он любил ее так, что казалось у него сердце разорвется от горя, видя ее сидящей в уголке, пока она дожидалась его с работы. В душе Ляли не было горестной утраты, она прекрасно научилась манипулировать мужем и почти совсем забыла о происшедшем на далекой станции. Актриса из нее получилась превосходная.

Так и жили они в обмане и лжи, и лишь Алексей не имел понятия, с кем он рядом находится, и кого любит до самозабвения.

Природная лень с помощью опеки матери сделали Лялю созерцательницей жизни. Она ничего не делала, валялась целыми днями непричесанная и только перед приходом мужа начинала заниматься собой.

Она все реже выходила из дому, читала, смотрела телевизор, гадала на картах с матерью, наблюдала как та готовит обед или ужин и все больше и больше отстранялась от жизни извне.

— Ты повторяешь Обломова, — говорила ей мать — Что будешь делать без меня, я не вечна.

— У меня есть муж. Пусть он за меня думает.

— Смотри не влети снова.

— Мне гениколог сделал все, чтобы этого не случилось.

— Он больше не пристает к тебе с расспросами?

— Нет, не хочет меня расстраивать.

— Правильно делает.

— А тебе еще он не надоел?

— Нет, я люблю его.

— Тогда почему стала прикладываться к рюмке?

— Ты еще спрашиваешь. Вчера исполнилось ровно десять лет той девчушке. Жива ли она?

— Тебе не за чем забивать себе голову.

— Просто мне иногда становится страшно. Вдруг она погибла?

— Значит мучиться на этом свете перестала.

— Ты циник, мама.

— А ты? Это не я родила ребенка, а ты.

— Ну ладно, хватит. Я не буду больше касаться этой темы.

НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ

Аленке исполнилось 10 лет. Это была уже совсем большая девочка, серьезная, красивая, не похожая на сельских детей. Частенько бабы судачили о ней и говорили Анне:

— Она у тебя как Херувим. Прямо — таки ничуть на тебя не похожая.

— Похожа на своего отца, — бросала Аня не оборачиваясь и проходила мимо.

— Ишь ты гордячка, а у девчонки прочерк в свидетельстве.

— А ну пошли, бестолковые, — увидев такую сцену, ругался на них Сидор Никитович.

— Да мы просто, так. — Просто, — ворчал он, разгоняя сплетниц. — Чтоб я не слышал больше такого.

— Ты, Анна, не обращай на них внимания, чешут языками так, как помелом, лишь было о чем болтать.

В поселке сгущались тучи.

Пастушонок как пропал, так и не нашелся. Обыскали все, как в воду канул. Мать плачет, заливается. Экспертиза, сделанная в городе по скелету в лесу, определила, что это и есть пастушонок. Мать заходилась от горя. Пришлось гроб закрыть, чтобы не смотрела. Мужики экстренное совещание проводили, так чтобы их бабы не слышали:

— Видно волки завелись возле села.

— Да, так обгрызть парня могут только они.

— Странно, что мясо с костей снято как ножом, а не зубами выдрано.

— Может саблезубый какой волчара пришел к нам.

— Что делать будем?

— Капканы ставить. Коровушек по домам, пусть всяк за своей смотрит.

— Теперь мало осталось, пастух не нужен.

— С похоронами опять же помочь надо.

И снова в селе были похороны.

Ну предположим, что Заику сожрали волки. А кто тогда Людку в бочку затащил и отделал?

— Может медведь, — засомневался кто-то.

— Да она говорит, три их было.

— Гляди-ка. Нет. Медведи стаями за бабами не ходят.

— Опять же пропажи еды пошли, вещей с веревок.

— Тут что-то не так. Завелись чужие, но кто такие и что им нужно, неизвестно.

— Надо бы к леснику сходить, посоветоваться, может видел кого, что присоветует.

Сказано, сделано. Парламентеры были серьезные: Евсеич, Прокопьич, бригадир-полевод Жора, и с ними баба одна увязалась, новенькая Елизавета, та, что чуть заиками всех не сделала.