Нюрнберг вне стенограмм

Как я писала выше, я повидалась с М. Ю. Рагинским и выверила точность моих воспоминаний относительно Паулюса. Память, как оказалось, меня не подвела.

Рагинский стал изредка звонить и однажды попросил меня принять Ан. Сав. Вайсмана: «Это журналист, которому можно полностью доверять, он занимается Нюрнбергским процессом». Ан. Сав. Вайсман пришел и просидел у меня дома несколько часов. Не очень хорошо представляя себе масштаб и уровень моих воспоминаний, он задавал подчас вопросы, на которые я ответить не могла.

О Паулюсе все записал.

История с публикацией его материала длилась полтора года. Вначале не пропускала цензура (что скажут американцы? Мы обвиняем их в невыполнении союзнических обязательств. Они будут вправе заявить: А вы? Вы еще в 1946 году вели себя более чем странно, тайком от нас, и т. д.). Потом материал был опубликован как интервью Рагинского в журнале «Советский Союз». В статье рассказывалось лишь то, что произошло в зале суда в тот день, как там появился Паулюс. По словам Вайсмана, все фамилии участников операции были сняты в последний момент.

Я достала себе вырезку из журнала и успокоилась.

Как вдруг появилась статья.

41

Не кто иной, как Ан. Сав. Вайсман настойчиво заговорил со мной об историческом долге, лежащем на наших плечах. По его мнению, Процесс по настоящий день освещен далеко не полно. Известны только документы, а что происходило «помимо стенограмм» – почти нет. Люди уходят… Подавляющего большинства участников Процесса в живых уже нет. Конечно, вспоминать события, имевшие место 40 лет тому назад, трудно. В особенности, если эти события не являлись, в сущности, событиями, а составляли обыденную реальность, бытие. Много времени, к сожалению, упущено. Ручаться за точность воспоминаний тоже трудно, поэтому я постаралась перепроверить все, что могла, у тех участников Процесса, с кем общаюсь. Возникшие коррективы внесла.

Интересно, что первоначальный мой замысел ограничивался лишь рамками вопросов, поставленных Ан. Сав. Вайсманом. Мало-помалу «петелька стала цепляться за крючочек», как сказывала, правда, в несколько ином смысле, величайшая русская актриса О. О. Садовская (бабушка моего друга Наташи Садовской), и мне пришлось составить целый план.

Я сознательно воздержалась от последовательного хода изложения событий и понимаю, что далеко не все из написанного мною равнозначно. Писать о Процессе – слишком огромная ответственность. Пусть мои воспоминания будут носить характер мозаики. Повторяю – это личные воспоминания, хотя и далеко не о частных вещах. Я уверена, что аналогичные записки должны оставить все и что только из совокупности общей памяти сможет когда-нибудь родиться правда – совокупная правда о том, как в 1945–1946 годах в городе Нюрнберге совершалось правосудие над величайшими из величайших преступников, когда-либо живших на земле.

За истекшие 40 лет у меня дважды возникала возможность поехать в Германию. И оба раза я отказывалась. Я знаю, что нельзя налагать ответственность за прошлое страны на нынешнее поколение людей. Но я не могу забыть того, что было в Нюрнберге, и поэтому не могу представить себя ходящей по той земле.

Суд в Нюрнберге начался 20 ноября 1945 года и закончился 1 октября 1946 года. Его протоколы занимают 16 000 страниц Обвинение предъявило 2630 документов. Было изучено 300 000 письменных показаний, заслушано 240 свидетелей.

Этот беспрецедентный процесс потребовал 5 миллионов листов бумаги, весившей 200 тонн.

Выше я упомянула, в шутливой форме, об американских протертых супах, нами дружно именовавшихся «Тоска по Родине».

Но была и другая, далеко не шуточная тоска. Что мы, в сущности, из себя представляли? Довольно большую группу людей, заброшенных в трудные условия для выполнения трудного задания – независимо от ранга и занимаемой должности. Война закончилась, но в Нюрнберге велась настоящая и нешуточная война. Конечно, у нас были союзники, но были и непримиримые враги. Чувство напряженности практически не отступало ни на шаг. Везде и всюду, даже «дома», всем приходилось волей-неволей быть постоянно начеку.

Слушаем ли мы здесь, в Москве, бой Кремлевских курантов в полночь? Нет. А вот в Нюрнберге слушали, и часто. Иногда собравшись по несколько человек. Когда и на каком моменте это началось – сказать невозможно. Но это было.

Я не люблю разговоров о патриотизме. Есть вещи и понятия, которые становятся и выше и чище, когда о них не говорят. И все же слушать Кремлевские куранты в полночь нас собирало вместе не что иное, как глубоко запрятанное, сиротливое чувство – тоска по Родине. Другого определения дать нельзя, ибо его просто нет.

* * *

В преддверии 40-летия Процесса все оставшиеся в живых участники были приглашены в Комитет защиты мира. Визит, носивший абсолютно формальный, казенный характер, оставил впечатление тягостное. Суммировать его можно в нескольких словах: Нельзя бороться против нацизма и фашизма – за зарплату!