Нюрнберг вне стенограмм

Норман Михайлович Бородин (23 июля 1911, Чикаго, США, – август 1974, Москва) – разведчик, полковник. Родился в семье революционеров-эмигрантов. Окончил филологический факультет МГУ. В марте 1930 года поступил на службу в Иностранный отдел ОГПУ. С 1931 года на нелегальной работе в Норвегии, затем в Германии, в 1933–1934 годах – во Франции. В 1937–1938 годах заместитель нелегального резидента в США. С сентября 1941 года сотрудник внешней разведки НКВД СССР. В 1947−1949 годах корреспондент газеты Moscow news. В марте 1949 года арестован и в 1951 году сослан в Караганду. В конце 1953 года вернулся в Москву и в 1954-м реабилитирован. В 1955 году восстановлен на работе в КГБ СССР, в 1955–1961 годах начальник отдела по работе с иностранными корреспондентами 2-го Главного управления КГБ СССР. С июня 1961-го по июнь 1967 года главный редактор главной редакции политических публикаций Агентства печати «Новости», с августа 1967 года политический обозреватель Агентства печати «Новости».

Она держала в страхе всю студенческую братию. Я отправилась к ней в кабинет, сопровождаемая сочувственными взглядами и заранее предвидя беду. Гиляревская пригласила меня сесть, и между нами состоялся следующий любопытный разговор:

ОНА: Скажите, как Ваши семейные дела? Отец с фронта вернулся?

Я (про себя: И про отца знает): Он приезжает через три дня.

ОНА: Значит, Вы свободны располагать собой?

Я (про себя: А если я скажу «нет», можно подумать, что это мне поможет): Да.

ОНА: Дело в том, что мы хотим отправить Вас в командировку.

Я: (про себя: Если это называется «командировкой»…) – молчу.

ОНА: Командировка будет не очень длительной…

Я (про себя: Я себе представляю…) – Молча на нее смотрю.

ОНА: И интересной…

Я: (про себя: Представляю. Учить сопливых ребятишек в деревенской школе в Удмурдии) – продолжаю молчать.

ОНА: Я тоже собираюсь ехать…

Я (смотрю на нее с некоторым интересом, думая при этом: Господи, зачем врать?!)

ОНА: А почему Вы не спрашиваете – куда?

Я (про себя: Как будто это что-нибудь изменит): А куда?

ОНА: В Лондон, Берлин и Нюрнберг. Возможно, в Италию и Швейцарию.

Позже, в самолете, уплетая «Танин» – американский – шоколад (еще на аэродроме она сказала, чтобы я ее звала просто Таней), я узнала об очень большом количестве кандидатур, претендовавших в нашем институте на эту командировку. Я поинтересовалась, почему же все-таки выбор пал на меня.

– Ты единственная не спросила сразу, куда ехать, – был Танин ответ.

Перед отъездом в Нюрнберг я решила сделать себе «перманент». После смерти мамы я бывала часто у Нины Николаевны Разживиной, жившей на Новинском бульваре, рядом с теперешним Новым Арбатом. На углу находилась парикмахерская, и я отправилась туда. Совершив необходимые манипуляции, парикмахерша удалилась. С перманентом я прежде дела не имела (во время войны было не до того). Прикованная к «источнику электрического тока» множеством шнуров и трубок, сидела терпеливо и смирно. Около ушей и на лбу пекло, но я терпела. Спросить было не у кого. Парикмахерша не появлялась.

Прошло 45 минут.

Когда парикмахерша вспомнила обо мне, было поздно. Сколько она ни расчесывала, ни мыла мои несчастные волосы, они торчали «мелким бесом», дыбом, являя собой осветленное подобие шевелюры негритянки из Экваториальной Африки.

Взглянув на мочалу, торчавшую из-под капюшона моего буклистого пальто, Норман Бородин, привезший Таню на аэродром в роскошном лимузине, спросил с ужасом: «Куда же вы это несчастное чучело везете?!»