Но тогда была война

Действо начиналось с утра. Приходила Елена Аристарховна. Масса в противнях застыла, можно было потрогать пальцем ее упругую глянцевую поверхность. Валентин, как главный в доме геометр, брал нож и разрезал мыльный торт вдоль и поперек на равные бруски, примерно так, как теперь хозяйка разрезает для гостей "Птичье молоко". Очень подходящее сравнение.

Мыло затвердело еще не полностью. Стороны брусков сверху и снизу стали уже плотными, а по срезам чернела студенистая сердцевина. Но наступало время, когда товар был готов для дальнейшей обработки. То есть маскировки под натуральное фабричное мыло. Бралась круглая жестяная коробочка с выштампованными изображением и текстом. Этой коробкой пытались надавить на брусок, чтобы получить отпечаток наподобие маркировки — хитрющий народ, эти мыловары! При этом надо слегка смазать оттиск, чтобы нельзя было прочесть надпись. Дурили, в общем, будущего покупателя моршанские коммерсанты военной поры. Жуткое дело: подпольный завод! Потом наступал черед Елены Аристарховны. Она брала кусок и внутри печати острой палочкой выцарапывала на бруске лихой вензель, похожий на подпись. Как на казначейском билете, говорила она, по-французски, фирма! Ну вот и готово мыло самоваренное!

На базаре это "американское" мыло шло нарасхват. Я пристально смотрел на самовар, ничего не понимая. Оно же не из самовара, а из таза, возражал я. Ух ты, какой умник, восклицала соседка, это мыло твоя тетя Настя сама варила? Вот и получается, что оно самоваренное. А твой самовар может варить только кипяток. Понял?

Иностранное мыло Настиного производства поручалось сбывать на рынке тете Марусе и Зое. И Настя отправлялась туда же. И Дуня. Частное, альтернативное государственному, безналоговое запрещенное производство. Теперь это называется бизнесом, капитализмом. А тогда за него можно было запросто загреметь в тюрьму.

ИНТЕНДАНТ

Эту историю я пересказываю со слов сестры Лиды. Она была уже тяжело больна и не вставала с постели. Я регулярно ездил к ней в Кузьминки, по очереди с Зоей и Сашкой, мы привозили продукты и все что нужно для ухода за больной, готовили поесть, кормили ее, стирали, убирали за ней все, что полагалось, помогал подняться и… нет, это описывать в подробностях я не в силах. Мы о многом беседовали, даже пели на два голоса: Лид, давай споем? Давай… "Старый клен, старый клен", начинал я одну из наших любимых песен, и она слабеньким, дрожащим голоском подтягивала, а я едва сдерживал слёзы и пытался о чем-то шутить… и как-то я поделился с ней, вот, мол, пишу "мемуары детства"; стал перечислять ей эпизоды, которые намеревался включить в книгу. И началось: а это помнишь, а это помнишь… Пересказал ей почти всю канву своего повествования. А ты помнишь, как тетя Маня ворвалась к Дуниному квартиранту? Нет, хоть убей. Полная тьма. Расскажи. Ну, слушай, Руя…

Тетя Маня получила известие о гибели Филиппа Ивановича. Воевал он пулеметчиком, отступая с боями. Его второй номер после переформирования следовал на фронт через Моршанск. Отправку задержали. А с дядей Филей они обменялись клятвами, что ежели что с кем случится, сообщить родне. И адреса записали. А Филипп Иванович, напомню, уходя на фронт, наказал жене к сестрам пробираться, вот и дал своему напарнику моршанский адресок. Тот и нашел дом 55 на улице Карла Маркса и принес в него черную весть. Рассказ его был краток: Филипп Иванович был пулеметчик отчаянный и храбрый. Стрелял по врагу стоя на коленях и орал диким голосом: "За Родину, за Сталина, за Матрену, вашу мать е…!". А дальше шли слова не для нежных ушей. И схватил он, стоя на коленях, пулю или осколок в живот. Из медсанбата погрузили его в госпиталь на колесах для отправки в тыл. Но состав немецкие самолеты раскрошили в щепу… Вот такая история… Тетка Маня повыла, покричала, порыдала на плечах у сестер и затихла, почернела вся и тенью передвигалась по дому.

А у тети Дуни квартировал капитан интендантской службы, смазливый чернокудрый и голубоглазый военспец по продовольствию. А как, видать, продовольствия под его началом было в избытке, то каждый вечер стол накрыт, женщины (блябли и мамошки, как определяла тетка Дуня), водочка и винцо сладкое, патефон — в общем, тыловой блуд и угар.