Но тогда была война

Ни забав, ни развлекух, ходи на цыпочках и ничего не моги… Никто сироте руки доброй на голову не положит, материнской лаской не одарит, разве что подзатыльник отвесит… Чужим был этот дом, да и видела она, понимала, как Дуне тут несладко. Но больше всего Клашу донимали крысы. Однажды она девчонок укачала, а уйти не могла: явились подпольные ночные хозяева. Клаша забралась на стол и простояла на нем до утра, боясь шелохнуться…

Приехал из родного Васильева сосед дядька Егор, что-то привез хозяевам. Увидала его Клаша, обрадовалась, как родному, расплакалась, запросилась: возьми с собой, не хочу тут жить! А то, сказал дядька, поехали! Кинулась Клаша к нему в телегу. Прощай, сестра, прощай, дом постылый. К Васильеву подкатили уже под ночь, в самую темень. Дорога шла петлей, поля да пастбища огибая. Не выдержала Клаша, спрыгнула с телеги и к дому напрямки. Пустой, холодный, осиротевший, а все родной. Стала она там жить с Марусей да на портниху учиться… А вскоре вернулась Дуня, очерневшая лицом после всех событий…

О Гражданской войне мама почти ничего не помнила и на слово об этом времени охотницей не была. Тетка Настя — та вспоминала, как-то нервно, взахлеб, даже через годы пугаясь событий кровавых лет: а эти наскачут, всех, кто за тех был, да попрятался, выволокут, разденут да шашками порубят. А потом те наскачут, этих давай рубить… Сколько же народу-то погубили, и все молодых. Нашего дядю Гриню тоже вывели по ошибке и поставили в одном исподнем, а он ни к каким приписан-то не был. Славу Богу, живым оставили, антихристы…

Да, были дела кровавые. Ворвутся антоновцы в Моршанск да молодых антихристов со звездами на буденовках на берегу реки у суконной фабрики под ветлами шашками покрошат. А потом красные прилетят, молодых восемнадцатилетних антоновцев повыловят по щелям дворовым да у тех же ветел, тем же способом порешат.

Валентин мне показывал это место. Удалось разглядеть широкие черные осклизлые пни от тех ветел, затопленные водой, поднятой плотиной гидростанции. Словно колоды на лобном месте…

На одной из улиц, выходящих к реке, сохранился старый дом с мемориальной доской, на которой указано, что здесь размещался в то лихое время штаб Аркадия Гайдара…

Мог бы я, конечно, набрать в архиве местного музея материалов на целый роман о той эпохе, но это был бы уже другой жанр, и только в нетленном архиве души я могу отыскать клочочки памяти о жизни родителей до моего рождения. Я пишу только о том, что слышал в детстве от старших и помню сам — не по книгам и архивам, а по жизни. О многом я теперь не узнаю, ушли почти все: и отец, и мать, и тетки, Настины сыновья Валентин и Владимир, брат Евгений, единственный в нашей семье доктор и уроженец города Моршанска, и Лида, сестра родная; она и Валя мне многое уточнили из того, что память удерживала нечетко. Брат Александр родился в 1950-м, ему нечего мне рассказать о войне, старшая сестра Зоя о ней вспоминать не любит и не хочет…

Не к месту, может быть, я об этом заговорил, но есть на мне вина за то, что раньше не спохватился, не записал, не перепроверил — молод был, все казалось — успею, все на потом откладывал… Но вот это " потом" наступило. Огляделся, а рядом уже и нет никого почти. Только некоторые из десяти детей деда моего троюродного по маминой линии, дядьки ее Грини Бекасова, живы — дядья и тетка мои, милые и добрейшие родственники. Но жизнь моя с их жизнями пересекалась так редко… Да и пересечется ли еще когда. Урок это мне, урок запоздалый. Так пусть он хоть кому-то будет к сроку. Только о Марусе Бекасовой расскажу попозже; она достойна быть персонажем моего повествовательного полотна, которое я начал ткать с таким напряжением.

МАРУСЯ-ЦЫГАНКА