Но тогда была война

Наверху обитала то ли мордовская, то ли татарская семья, без хозяина-отца, сложившего голову на войне. Мать держала козу и часто кричала в форточку старшему сыну: Симка, поди найди кози! Мы его так и дразнили этой знаменитой фразой, коренастого чернобрового парня Симку. А еще на втором этаже обитала семья Привиных, также без хозяина. С его ролью управлялся старший сын Митька Привин, ровесник Лиды. Он отладил старый велосипед и приводил нас в восхищение и зависть виртуозной ездой: прыгал через канавы, съезжал из комнаты со второго этажа во двор по крутой лестнице, гонял без ручек в магазин и обратно, держа в руках полные авоськи, катал нас, по восемь человек за раз усаживая на велосипед, — одним словом, ас.

Он был настойчивым, упрямым и независимым, шпане не подчинялся и не заискивал перед ней, за что его и поколачивали — за независимость, а не за национальность. Для нас, пацанов, национального вопроса не существовало, кроме немецкого.

Так вот, к Аносовой приехала сестра из голодной деревни и оставила у них до весны среднего сына Шурку Гусева. А к лету собирались перебраться под Москву всей семьей на постоянное жительство.

Мой новый приятель, как и все мы, стриженный под нулёвку, лопоухий Шурка Гусев прилип ко мне, привязался, приходил к нам поиграть и делать уроки — это в нашей-то тесноте. А у нас есть сепаратор! — сообщал он загадочно и пытался объяснить, что это за агрегат такой и как в него заливают молоко, а из него вытекают сливки. А из сливок потом сбивают масло в маслобойке. И Шурка чмокал и закатывал глаза, вспоминая масло.

Утром, напившись кофейного напитка с молоком, я отправлялся в школу, заходя за Шуркой к Аносовым. Стучался, входил и ждал у двери, наблюдая, как тетя Нина кормит дочь и племянника. Кофе с молоком, как и у нас, — из чайника, дочке в стакан — три куска сахара, Шурке — один. Дочке белый хлеб намазывает густо-густо, взглянет на меня: кофе будешь? Не-а, я уже попил, Шурка, давай быстрей, опаздываем! Шурке намазывался черный кусочек хлеба так жиденько, что сквозь масло видны поры черняшки. Мазала тетя Нина быстро и ловко, я не мог уловить, как она успевала затормозить на масле, как умудрялась, не снижая темпа, накладывать его по-разному дочери и племяннику. Ах, тетя Нина, и невдомек вам было, что я все вижу и на ус мотаю…

О своем открытии я поведал домашним. Мама вздохнула только и почему-то назвала тетю Нину Аносову несчастной бедняжкой. Она не бедная, она жадная! И тут Лида дала мне затрещину и добавила, что я в каждой бочке затычка и чтобы перестал шастать к Аносовым по утрам.

Не вступая в дискуссию с Академией педагогических наук, вскользь замечу, что своевременно и к месту полученная в детстве затрещина обладает неоценимым воспитательным эффектом, не сравнимым с чтением классиков всемирной литературы.

ДРУГУ — КАК СЕБЕ

Весной прибыло из деревни великое семейство Гусевых, они соорудили пристройку к аносовскому дому и поселились в ней. Иван Гусев записался в нашу семилетку, попал в мой класс и как эстафету принял мою дружбу с Шуркой. Мы стали с ним такими неразлучными, что задание по физике — построить электромоторчики — решили выполнить сообща. И договорились, что сначала — мне. Работа закипела. Ванька ловко резал жестяные заготовки из консервной банки, распрямлял их молотком, я размечал, он кроил, вырезал, загибал края и плющил детали ротора и статора, обматывая их медной проволокой, доверив мне тонкую работу по изготовлению контактов якоря из кусочков жести и изоленты. Я умолил отца купить в Москве плоскую батарейку, и вот она присоединена к моторчику.

Чудо! Он заработал, зажужжал, подрагивая на деревянной дощечке. Есть изделие! Есть досрочный пуск!

Наутро моторчик был доставлен на урок физики и продемонстрирован Михаил Родионовичу, директору, который вел у нас этот предмет. В дневнике у меня красовалась пятерка.

Теперь давай делать мой моторчик, предложил Иван. Давай, согласился я не очень живо, только завтра, после школы. Как же мне не хотелось клепать второй движок! Я всячески отлынивал. Иван даже заплакал. Я работал нехотя, спустя рукава, не совпадали размеры. В итоге моторчик вышел крупнее первого, аляповатый, неизящный. Не то что мой, образцовый! Во какой получился! — фальшиво-радостным голосом сказал я Ивану. Повышенной мощности! Подключили батарейку. Якорь задрожал и начал медленно вращаться, постепенно ускоряясь. Опорная дощечка дрожала и перемещалась по столу. Как трахтор, сказал Иван. Но взял его домой. И тоже все-таки получил пятерку.

Честно говоря, через столько лет мне было трудно набрасывать на бумагу этот эпизод, засевший в памяти как заноза. Потому что стыдновато.

ДЕРИСЬ ПО СОВЕСТИ