Ночь масок и ножей

– Как мне объяснили, мой месмер ускоряет естественный процесс заживления, который есть у каждого. Это как-то связано с моим прикосновением и концентрацией. Больше проку, если я знаю, как тело восстанавливается само по себе, а потом визуализирую это. – Това высунула язык от усердия. – Но вот концентрации-то мне и не хватает.

Какое зрелище. Две полуголые женщины, масляная вода плещется у наших ног, и все наше внимание приковано к порезу на одном плече.

– Ну, вот и все, что я могу, – сказала она несколько мгновений спустя.

Порез сузился до блестящей розовой линии.

– Спасибо.

– Да пустяки.

Я протянула руку и взяла застиранное полотенце, висящее на краю ванны, мягко потерла налитые кровью болезненные синяки на ребрах – от тех пинков, которыми скидгарды наградили меня возле конюшни.

Пока я мылась, Това порылась в кедровом сундуке и достала две стопки штанов и туник. Одну она предложила мне в качестве запасной одежды, затем бросила ночную рубашку, которую я принесла в сумке, на второй матрас, велев дать знать, если мне понадобится еще что-нибудь из вещей. Кто-то из Кривов достанет еще, когда в следующий раз пойдет на сделку.

– Ну и как со мной здесь будут обращаться? – спросила я, когда моя кожа стала чистой, а волосы больше не воняли, как свинарник в Доме Штромов. – Кого-то из мужчин стоит избегать?

Това наморщила нос.

– Что, думаешь, станешь их личной утешительницей?

– А стану?

– Послушай-ка, что я скажу: мужчины в Фельстаде не считают себя лучше нас. С Ханной и мной обращаются так же, как со всеми остальными. То, что у тебя грудь, не значит, что Кривы станут тебя обижать.

Ее голос гремел яростью, и я ей поверила. Ну хоть одно опасение развеялось.

– Ханна? Это та девочка?

– Младшая сестра Эша. Одна из последних прекрасных душ, оставшихся в этом забытом богами месте.

– А она может… – я покрутила руками возле головы, боясь сказать что-то обидное, потому что не знала, на что Това может обидеться.

– Слышать? – Това кивнула. – Может, но говорит только жестами. Мы не знаем почему. Она просто никогда не говорила. Я жутко перевожу, а Эш – учитель нетерпеливый. Не надо ее недооценивать из-за возраста. Девочка ловко обращается с ножом.

Я сделала себе громадную мысленную пометку, что не стоит недооценивать вообще хоть кого-либо из Кривов.

Това пошла к двери.

– Пойду к остальным, так что сиди здесь, пока не вернусь.

– Запрешь меня?

– Я тебе завтра еще Фельстад покажу, обещаю, – она подхватила свой колчан и лук, прислоненные к стене. – Тогда ты будешь знать, каких мест избегать, и сможешь скакать, где тебе заблагорассудится.

Я будто плавала в тумане, узнав, что Кейз Эрикссон жив, а Това таскала меня по Фельстаду, словно моя жизнь не перевернулась в один миг. Я прошла через задние сады. Мне рассказали, как открывать передние ворота входного туннеля. Показали кладовку для еды, полки с консервированными фруктами, потом бочки с водой и элем.

Все это заняло бÓльшую часть дня, а теперь они с гильдией меня запирали. Мне не нравились секреты, а у них их было не счесть.

– Если вы что-то планируете, то я тоже должна там быть. Нам пора начинать поиски.

– А с чего ты решила, что мы их уже не начали?

Ответа у меня не было.

– Не забудь, что я тебе сказала: эта гильдия – часы, – продолжала Това. – В них есть детали, и ты поможешь нам с этими деталями, когда придет время. А пока учись всему, чему можешь, чтобы не сгубить всех нас, и сиди смирно. Ты всегда рвешься вперед, но в таком деле нужны точность и терпение.

– Может, у Хагена нет времени на наше терпение.

– А если кинемся не глядя, то он умрет. Думаешь, ты одна переживаешь? Гуннар – наш брат-Крив, а эта цель – его отец. Братьев у человека бывает много, но вот отец у них всех только один.

Я прислонилась к стене. Еще один Крив, с которым мне предстоит поговорить. Гуннар. Мой вроде как племянник. Он смотрел на меня, как на заразную болезнь, но, казалось, был не против ее подхватить, чтобы лучше понять.

– Сидеть здесь кажется мне неправильным, – сказала я.

– Думай как хочешь, но я не обязана тебя впечатлять. Ты попросила нас сделать работу, и мы сделаем ее по-своему. Я вернусь.

Дверной замок щелкнул, и я осталась одна.

Я подчинилась – на какое-то время, – но, когда Това не вернулась, меня охватило беспокойство.

Из-под клапана моей сумки торчал пучок пряжи. Я и забыла об Асгере. Слезы затуманили мой взор, когда я схватила лошадку из грубой ткани. Кусочек меня сломался, превратился в нечто шершавое и заостренное. Подушечки пальцев пробегали по лишившемуся пуговицы глазу, по гриве из пряжи.

Когда-то эта игрушка была утешением, позволяла воображать мальчика, которого я потеряла. Теперь же она стала жестоким напоминанием о том, что тот мальчик вырос убийцей.

Я не хотела иметь с ним ничего общего.

Вытерев глаза, я сунула Асгера за пояс и поспешила к двери, держа в руке отмычку из рыбьей косточки. Бессмысленно, потому что я лишь раз дернула за ручку – и дверь распахнулась.

Това даже не закрыла задвижку.