– Това как-то сказала, что у Фиске хорошие инстинкты. Он профетик?
– Хорошо. Но у него перед глазами возникают видения. Не то же самое, что у меня со зрением, – сказал Раум.
Теперь к нам развернулся Фиске. Судно было не настолько большое, чтобы скрыть громкие разговоры, но он, казалось, не возражал, что мы обсуждаем его месмер.
– Если бы он сказал мне пригнуться и бежать в темный переулок, я бы без вопросов свернул с ярко освещенной дороги, – сказал Раум.
Фиске хохотнул.
– Разумно.
– Ты предвидишь будущее? – спросила я. – Неприятности?
– Угрозы или опасности, – ответил за него Линкс. – Так себе дар, как по мне.
Фиске лишь ухмыльнулся, прежде чем отвернуться.
– Я! Отгадай меня! – Эш проскользнул между гребцами. Ханна шла за ним с застенчивой улыбкой на лице.
– Ага, Эш, вот на твой счет, я, кажется, сама догадалась.
Его глаза потрясенно округлились.
– Правда?
– Да. Ты, очевидно, самый умный на этом корабле.
Эш почесал пальцем в ухе.
– Это все знают.
– Верно. Ладно, дай-ка подумать. – Я стала говорить медленнее, потому что мне нравилось, как мальчик с все возрастающим возбуждением постукивал пальцами по ногам. – Ты гипнотик?
Он улыбнулся и слишком сильно замотал головой.
– Нет, нет. Подними руку.
– Зачем?
– Я покажу тебе, как мой месмер может ломать пальцы.
– А-а, – я отодвинулась от него с нервным смешком. – Поверю тебе на слово. Значит, ты рифтер.
– Да, да, он самый, – сказал Эш. Мальчик будто бы животом издал глупый смешок. – Большинство людей боится меня, потому что я могу ломать тела.
Эш был восхитительно невинным, едва ли такого можно бояться. Мальчик почесал щеки и просиял. Ханна похлопала меня по колену и прижала ладошку к своему сердцу.
– Ханна, а у тебя особенный месмер, верно? – спросила я. Эш кивал на каждое слово. – Но я не знаю. Ты мне расскажешь?
Ханна заговорила руками, а ее брат переводил.
– Она говорит, что она как стена. Она блокирует сильный месмер, слабый месмер; что угодно, что альвер может сотворить, угаснет, если Ханна достаточно сосредоточится. Совсем как daj Гуннара.
В животе что-то сжалось.
Эш этого не заметил и продолжал:
– Она аномальщица. Мы зовем ее щитом, потому что лучшего слова не нашли.
Я моргнула, прогоняя резкую боль тоски по Хагену, и выдавила улыбку.
– У тебя особенный месмер, Ханна. В прошлом я была в безопасности благодаря такому месмеру, как у тебя.
Раум уже какое-то время не смотрел на воду и дал мне знак заканчивать. Вали я назвала свирепым альвером с омерзительным настроением, хотя и знала, что он профетик.
– Ничего я не свирепый! – прокричал Вали. – Я просто знаю, когда пора заткнуться, в отличие от вас, гадов.
Исак к нам не присоединился, но смотрел с палубы. Фиске сказал, что Исак был гипнотиком, и больше ничего не выдал. Остальные, очевидно, наслаждались, выжидая, пока я самостоятельно не обнаружу, как именно Исак использовал иллюзии и манипулировал разумом.
Было странно сидеть среди Кривов, не испытывая страха; вместо этого мы смеялись, поддразнивали друг друга, и я чувствовала, что нахожусь на своем месте. Несколько тревожно думать, в какой ужас они вгоняли меня всего пару недель назад.
Теперь же они стали мне домом.
Я раскрыла рот, чтобы спросить, кто из Кривов может объяснить, как, собственно, работает месмер, но среди тех из нас, кто не сидел на веслах, нарисовался Кейз.
– Мы проходим мимо южной тюрьмы; все, кто не при деле, полезайте под навес.
И вот так мы, значит, избежим тюремных дозорных. Я прищурилась, глядя в темноту, когда весла затихли. Выстроенная из кирпичей пепельного цвета, башня тянулась до самого неба, единственный свет горел в широком окне на верхушке. Тюрьмы строились на узких голых островках, состоящих лишь из зазубренных скал.
В северной тюрьме, куда посадили Хагена, содержались осужденные за мелкие преступления: большие игорные долги и избиение утешителей. Центральная тюрьма предназначалась для более серьезных преступников, таких как насильники и аферисты. А вот южная тюрьма с утыканными шипами воротами и нотками гнили на ветру была для тех, кого регионы хотели искалечить и забыть. Люди исчезали за этими стенами.
– Ты слышала? – прошипел Кейз за моей спиной.
Я вздрогнула и поспешила к навесу.
– А как же ты?
Он широко расставил руки, повернувшись лицом к каменной тюрьме.
– Полезай внутрь и не издавай ни звука.
Я не послушалась, любопытство было сильнее, и я осталась посмотреть. Из его рук ничего не вырвалось, но с лодкой что-то произошло. С бортов, с корпуса хлынули тени. Драккар укутало толстое покрывало ночи; тьма была настолько плотной, что я не видела ничего дальше собственного носа.
Так же было и в те ночи на сеновале, когда я воображала, что рядом со мной стоит призрак.
Это было великолепно.
Высунувшаяся из-под навеса рука врезалась в мою ногу. Крохотный язычок огня от длинной спички озарил лицо Исака.
– Эш х-хочет, чтобы т-ты зашла в‐внутрь.
Его голос был тихим, будто поверяющим мне тайну, но он ужасно заикался.