Ночь наслаждений

Он встал на колени и уже принялся расстегивать панталоны, и тут она сказала:

– Нет.

Его руки замерли.

«Нет» – это значит, она не поняла? «Нет» – это значит, не сейчас? Или «нет, не…»

– Не могу, – прошептала Энн и потянулась за простыней в отчаянной попытке прикрыться.

Господи, только не это «нет»!

– Прости, – продолжала она с мучительной тоской. – Мне так жаль. О боже! Мне так жаль.

Она в панике вскочила с постели и принялась обертываться простыней. Но Дэниел прижал край, и Энн вновь отбросило на кровать спиной вперед. Но все же она продолжала дергать простыню, повторяя:

– Мне так жаль…

Дэниел все еще пытался отдышаться, хватая губами воздух и молясь, чтобы хоть это облегчило боль в паху. Он зашел так далеко, что не мог даже думать связно, не говоря уже о том, чтобы произнести целое предложение.

– Мне не следует этого делать, – пробормотала Энн, все еще стараясь прикрыться чертовой простыней. Но в этом случае она не могла отойти от края кровати. Он вполне способен дотянуться до нее: его руки были достаточно длинными. Мог обнять ее за плечи и оттащить назад, заманить в свои объятия. Мог заставить ее извиваться и метаться от наслаждения, так что она не вспомнит даже своего имени. Это он умел.

И все же он не двигался, превратившись в чертовски глупую статую, возвышавшуюся на кровати. Он стоял на коленях, сжимая застежки панталон.

– Мне очень жаль, – сказала Энн, должно быть, в пятидесятый раз. – Мне очень жаль. Я просто… не могу. Это единственное, что у меня есть. Понимаете? Это единственное, что у меня есть.

Ее девственность.

А Дэниел даже не подумал об этом. Что он за человек?

– Мне очень жаль, – сказал он и едва не рассмеялся абсурдности происходящего. Настоящая симфония извинений, неловких и совершенно диссонирующих.

– Нет-нет, – выдохнула она, все еще покачивая головой. – Я не должна была. Не должна была позволять вам, не должна была позволять себе. Уж я-то знаю. Я знаю.

И он тоже знает.

Он с тихим проклятьем встал, совершенно забыв, что придавил простыню и из-за этого Энн никак не может отойти. Она немедленно побрела прочь, спотыкаясь, неуклюже раскачиваясь, путаясь в собственных ногах, пока не рухнула в ближайшее мягкое кресло, похожая на неуклюжего римлянина со сбившейся тогой.

Все это было бы забавно, если бы Дэниел не был так чертовски близок к тому, чтобы взорваться.

– Мне очень жаль, – повторила Энн.

– Перестань это повторять, – взмолился он. В голосе звучало раздражение… нет, скорее отчаяние, и она, должно быть, тоже это услышала, потому что сжала губы и нервно сглотнула, наблюдая, как он натягивает рубашку. – Мне так или иначе нужно ехать в Лондон, – сказал Дэниел, хотя вряд ли это остановило бы его, если бы не остановила она.

Энн кивнула.

– Мы обсудим это позже, – решительно заявил он. Он понятия не имел, что скажет ей, но они обязательно поговорят об этом. Просто не сейчас, когда весь дом вот-вот проснется.

Весь дом. Господи боже, он действительно потерял голову. В своей решимости оказать Энн честь, он приказал горничным поместить ее в лучшую гостевую спальню, в том же коридоре, где были комнаты членов семьи. Всякий мог в любую минуту войти в дверь. Его мать могла их увидеть! Или хуже того, кто-то из молодых кузин. Он даже представить не мог, что они подумали бы, увидев такое! По крайней мере, мать не посчитала бы, что он убивает гувернантку.

Энн снова кивнула, но при этом старательно избегала его взгляда. Какой-то частью сознания он подумал, что это любопытно, но другая, бóльшая часть сознания быстро забыла об этом. Дэниел был слишком занят болезненными результатами неудовлетворенного желания, чтобы думать о том, что Энн не смотрит ему в глаза.

– Я нанесу визит, когда вы вернетесь в город, – сказал он.

Она что-то ответила, но так тихо, что он не различил слов.

– О чем вы?

– Я сказала… – Энн откашлялась. Раз. Другой. – Не думаю, что это мудрое решение.

Он смерил ее строгим взглядом.

– Хотите, чтобы я снова притворился, будто навещаю кузин?

– Нет. Я… я…

Энн отвернулась. Но он успел увидеть, как в ее глазах плещется тоска, а может, гнев и, наконец, обреченность. Но когда она снова повернулась, то встретила его взгляд спокойно и прямо. Вот только… искорка, которая так часто притягивала его к ней…

Она погасла.

– Я бы предпочла, – добавила Энн старательно ровным, почти монотонным голосом, – чтобы вы вообще не приезжали.

Дэниел скрестил руки на груди:

– Это действительно так?

– Да.

Несколько мгновений он боролся. С собой. И наконец спросил, не скрывая злости:

– Из-за этого?

Его взгляд упал на ее плечо, с которого соскользнула простыня, обнажив крошечный островок кожи, упругий и розовый в утреннем свете. Всего-навсего квадратный дюйм, не больше, но в этот момент Дэниел хотел припасть к нему губами с такой силой, что едва мог говорить.

Энн посмотрела на него, увидела прикованный к островку взгляд, перевела взгляд на свое голое плечо и, ахнув, подтянула простыню.

– Я… – Она сглотнула, возможно, собираясь с духом, прежде чем продолжить: – Я не стану лгать и не скажу, что не хочу этого.

– Меня, – перебил Дэниел брюзгливо. – Ты хотела меня.