Ночная смена

Эврика! Есть же еще ночной санитар Федя! Как я мог забыть про него! Быстро шагаю к нему в комнату. Пока иду, настроение мое улучшается, мне думается, все кончится хорошо. Решаю заодно зайти в туалет, освежиться. Там посередине стоит ванна. Что-то не припомню, чтобы она здесь была раньше. Заглядываю в нее. Она наполнена жидкостью, похожей на ртуть. Ее стальной блеск завораживает, я смотрюсь в нее, как в зеркало. По моему отражению проходит рябь, и прямо из глубины, точно накладываясь на мои черты, всплывает пузырь. В нем мое лицо растягивается и теряет свою индивидуальность. Отражение краснеет, лицо кривится, расплывается в жуткой улыбке и подмигивает мне. Я инстинктивно делаю шаг назад, потом еще и еще. Потрясенный, захлопываю дверь, выхожу из туалета и запираю замок. Прислушиваюсь к происходящему в сортире. Судя по звукам, из ванны кто-то вылезает. С него тяжелым ручьем стекает ртуть. Мокрые ступни, хлюпая, все ближе подходят к отделяющей меня от них преграде. Не дожидаясь дальнейших событий, я иду к Феде. Подхожу к двери, стучу. Никто не отзывается. Стучу еще, сильнее и дольше. Либо никого нет, либо… Дергаю ручку двери, и она, свободно прокрутившись, впускает меня внутрь. В нос бьет густой запах бальзамирования. В левой части комнаты спиной ко мне на табуретке за маленьким стеклянным столиком сидит здоровяк Федя. Его широкую спину плотно облегает белый халат. На белой поверхности халата, в самой середине его спины, начинает медленно расцветать темно-красное пятно. Он берет открытый термос и наливает из него в прозрачную чайную кружку остро пахнущую желтоватую жидкость – охлажденный формалин, именно он распространяет ни с чем не сравнимый аромат бальзамирования. Поднимает кружку к губам и пьет. Раздаются громкие хлюпающие звуки. У меня создается впечатление, что он испытывает пожирающую его внутренности нестерпимую жажду. Я полушепотом – полукриком окликаю его:

– Федя!

Он оборачивается. Его глаза совершенно белые, зрачки исчезли полностью. Оскал крупных зубов коричневый. Федя издает глухое мычание: «ЫЫЫЫ» и через мгновение, по убывающей, тише: «аааа». При этом он тянет ко мне обе руки, будто в поисках помощи. Но чем я могу ему помочь? Я захлопываю дверь прямо перед его носом, запираю ее на ключ и, трясясь в нервном ознобе, убегаю на свой пост.

В это же время на подземном этаже морга в холодильнике перестают работать морозильные камеры. Освещение меркнет и из бездушно-холодного превращается в тусклый слепой свет египетского саркофага. Разбросанные по черно-белому полу мертвые тела начинают шевелиться. Запертые крышки камер открываются, и из них тянутся бледные, синие, зеленые руки, расцвеченные в зависимости от времени смерти их хозяев. Над железным потолком, с истошной ломотой отталкиваясь от его гладкой поверхности, разносятся гулким мычанием стоны и скрип давно не используемых суставов восставших мертвецов. Они поднимаются. Вначале их движения неуверенны, их раскачивает, и холодная вязкая кровь и слизь тянут встать на четвереньки. Потихоньку они становятся более подвижными, но, все еще испытывая загробную боль от продолжающих гнить нервов, мышц, жил, бездумно ходят по холодильнику, сталкиваются друг с другом, рычат и стонут. Обрывая веревки, стягивающие ей подобием безжалостной приподнимающей руки щиколотки, со стола для вскрытий встает и Вика. Проходит совсем немного времени, и, словно подвластные одному им понятному общему побуждению, мертвецы поворачивают к выходу и, уже совершенно не толкаясь, выходят наружу, почти организованно.

Когда мертвые восстают, течение времени искажается. Морг с больницей проваливаются в каверну межвременья, они еще не в потустороннем мире, но уже и не в мире живых. Они изолированы от общего потока времени, заключены в сферу вечной ночи и вырваны с корнем из привычного нам пространства. Прохожие, идущие с утра по своим делам, не видят зданий больницы. И никто не помнит, что на месте, которое сейчас они инстинктивно обходят стороной, было что-то, кроме заросшего дикой травой пустыря. Даже родственники лежащих в больнице больных напрочь забыли про их существование, как будто их никогда и не было на свете.

Я стою около стола, пытаюсь психологически отдышаться. Главная мысль в моей голове стучит на сотни разнообразных ладов, и все они складываются в кричащий в ужасе призыв к моему благоразумию: «Иван, тебе пора валить из этой богадельни! Быстрее, иначе будет поздно!» Путь на улицу мне закрыт серым палачом. Остается только спуститься на лифте вниз и по подземному туннелю дойти до главного корпуса больницы. Черт, возвращаться туда мне совсем не хочется.

Глава 7