Ночная смена

Прошел месяц, на подступах к столице топтался багряный октябрь, в предпоследнее воскресенье перед его неминуемым наступлением за Иваном пришли два майора и попросили следовать за ними. Белов не поинтересовался куда и зачем. Он и так знал, что понадобился доктору Королеву, и даже мог держать пари по поводу цели, для достижения которой его хотели использовать. С тех пор как из него ушел бог, он заметил за собой редкую способность предсказывать ближайшее будущее. Например, Иван мог представить человека за минуту до того, как тот посетит его комнату или выйдет ему навстречу из-за дерева в окружающем санаторий каштановом парке, а также понять, что у него, возможно, на уме. Вот такая вот получилась побочка. И еще его тело приобрело необыкновенные свойства. Однажды он, как обычно встав в пять часов утра, от нечего делать – завтрак ему приносили в восемь – занялся зарядкой. Из всего многообразия упражнений на этот раз выбрал одно – приседания. Без особых усилий Иван проприседал все три часа, повторив упражнение примерно десять тысяч раз. Приседал бы и дальше, если бы не завтрак. После такого марафона он совсем не устал и был готов продолжить и дальше убивать ноги, но ему это надоело. Как-то раз он на весу отрезал от батона кусок. Нож соскользнул и с оттягом полоснул по большому пальцу. Крови, как, впрочем, и боли, Иван так и не дождался. Кожные покровы приобрели необычную эластичность. Заинтересовавшись феноменом, он острием ножа потыкал ладонь с внутренней и внешней стороны, при этом надавливая на его ручку с силой, достаточной для протыкания руки насквозь. И ничего, на месте соприкосновения стального лезвия с кожей оставались всего лишь розовые углубления. Новые ощущения ему нравились и одновременно пугали его, но не настолько, чтобы предаваться бессмысленным сожалениям о содеянном.

О времени своего рабства он ничего не помнил. Почти ничего. Сознание Ивана отключилось еще там, на планете мертвых, когда к кончикам его пальцев присосалась пиявка погребального дыма древних демонов. Но некоторые вспышки в подсознании сохранились, и особенно бурно эти навеянные страхом видения вторгались в его сны, отчего он предпочитал уделять сну минимально требуемое для нормального функционирования организма время – не больше четырех часов в сутки. Прежде всего Белов в этих снах ощущал все время ускользающий запах. Запах сырой штукатурки, кошачьего дерьма и вкус вяжущей нёбо черемухи. Он чувствовал его всегда краем сознания, как иногда боковым зрением замечаешь силуэт случайного прохожего, чем-то неуловимо знакомого, но никогда не узнаваемого, так как обычно отвлекает какое-нибудь важное дело и становится не до этого смутного беспокойства. И это потом мучит и всплывает в голове много раз, пока, не признав своего поражения, не топишь эти воспоминания в наполненных нереализованными желаниями катакомбах памяти. Но во сне странный букет нездешнего аромата расцветал в полной мере, кусая и отхватывая целые куски извилин Ивана. Второе, чем он бредил, – это чувство дыхания, нет шевеления и все же скорее дыхания, только без вдохов и выдохов, так мог дышать безмолвный и бездонный омут. Белов понимал, что он таким образом прикасался к разуму Змеелиса. Там не было мыслей, не было эмоций, одна сплошная мерзлая слизь. И вот это пугало больше всего. Не крики, стоны или обмазанные кровью клыки, а именно это холодное безмолвие, безразличное к нему, как и к любому человеку, а значит, не знающее пощады, не знающее конца увядания, смерти. Чем были для него люди? Ступенями на пути погружения во что-то, понятное только отстраненному сознанию бога. В мутное, как грязное молоко, смешанное с серой осенней водой, безропотно принимающее в себя всё, но никого назад не выпускающее.

Ивана это изводило, он злился, копил ненависть, не зная, для чего ему столько боли и злобы, но, как заботливая мать, убаюкивая эти уродливые проявления своего искореженного рассудка.

Его привезли все в тот же знакомый по предыдущим событиям бунта мертвецов в Москве бункер в Кузьминках. В приемной кабинета Белова встречал сам Королев.

– А, Ваня, добрый день! – очень доброжелательно поздоровался доктор, а глаза при приветствии остались светящимися из глубины глазниц остроганными льдинками. Пристально осмотрев Ивана, он добавил: – Впечатляюще выглядишь!

Действительно, Иван нависал над Королевым подобно великану, стоящему рядом с карликом. Сто восемьдесят килограммов надутых кровью мышц и всего восемь процентов жира удивили бы кого угодно. По молчаливому предложению доктора они уселись за роскошный, сделанный в изящном стиле восемнадцатого века журнальный столик из красного дерева, казавшийся лишним предметом в спартанской обстановке этого кабинета.

– Здравствуйте. Выгляжу, я бы сказал, пугающе, особенно для непосвященных. Можно сказать, неотразимо, – последнее слово Белов произнес с иронией. – Да и чувствую себя вполне сносно, хоть и не по своей воле.