Ночное солнце

Он обошел свою избушку и пошел по узкой тропинке, которая уходила в лесные заросли. Надежда шла за ним, стараясь не отставать.

Тропа становилась все уже и уже, скоро ее почти не стало видно. Впрочем, Петр шел вперед уверенно, определяя дорогу по каким-то почти незаметным приметам – по сломанной ветке, по примятой траве, по царапине на стволе дерева. Лес по сторонам этой тропы с каждым шагом становился все реже, на смену высоким темным елям и кудрявым березам пришли чахлые болотные осинки. Потом и они исчезли. Теперь тропа шла через болото.

Петр обернулся к Надежде и строго проговорил:

– Идите за мной след в след! Болото не шутит, здесь каждый неверный шаг может стать роковым.

Надежда очень серьезно отнеслась к его предупреждению. Она внимательно следила за ним и ставила ногу точно в то место, где он только что стоял, на ту же самую кочку.

Теперь тропа пропала, только Петр, с его зорким взглядом и многолетним опытом лесного человека, мог найти путь среди блеклой болотной травы.

Идти становилось все труднее – трудно ставить ногу на крутые кочки, трудно вытаскивать ее из сырого чавкающего мха, кроме того, все время нужно было внимательно следить за Петром, чтобы не сойти с невидимой тропы.

Впереди показалась привлекательная ровная лужайка, покрытая свежей, изумрудно-зеленой шелковистой травой. Среди этой травы виднелись даже красивые цветы.

Надежда обрадовалась, она подумала, что сейчас они пойдут по этой лужайке и она сможет немного отдохнуть, не думая каждую секунду, куда поставить ногу. Да просто приятно после гиблого болота пройтись по шелковистой травке…

Но Петр вдруг остановился, повернулся к Надежде и показал на зеленую лужайку:

– Вот самое опасное место на всем болоте – чаруса. Не дай бог ступить на эту лужайку!

– Да что вы? А я подумала – какое приятное место!

– Чаруса – это тонкий травяной ковер, а под ним – бездонное озеро. Ступишь туда – и пиши пропало! Но мы ее обойдем…

И он свернул влево, и снова потянулось унылое, гиблое болото.

– Долго еще? – спросила Надежда, чувствуя, что силы ее на исходе.

– Все, считайте, почти пришли.

И правда, прошло еще несколько минут, и Петр остановился.

– Смотрите! – он вытянул вперед руку, на что-то показывая.

Надежда проследила за его взглядом и увидела корявое, приземистое дерево, чудом выжившее на болоте, больное и искривленное, как старик, скрюченный ревматизмом.

Кора этого дерева была морщинистой, как кожа старой черепахи, как кожа старухи-нищенки, выпрашивающей милостыню на церковной паперти, но в самом дереве чувствовалась древняя сила и непоколебимое упорство, благодаря которому это уродливое, изломанное дерево смогло выжить на этом гиблом болоте.

Ветви дерева были кривыми и уродливыми, как скрюченные подагрой пальцы, и, несмотря на то что лето было в самом разгаре, листья на этих ветвях уже пожелтели и поблекли, как глубокой осенью.

А еще на этих кривых ветвях, рядом с блеклыми листьями, трепетали под ветром разноцветные тряпочки, яркие ленточки и шнурки.

– Что это? – спросила Надежда.

– Это Священное Древо нашего народа, Священное Древо вельсов. Это древнее дерево, оно растет на этом болоте много-много сотен лет. Когда-то давно мудрые старцы нашли это дерево и по одним им известным приметам поняли, что в нем живет душа леса, бьется сердце леса. С тех пор каждый охотник, каждый человек нашего племени, чей путь случайно или намеренно проходил мимо этого Древа, останавливался здесь, чтобы помолиться ему, чтобы прильнуть к источнику древней силы и попросить у него совета или помощи. А еще – чтобы оставить Священному Древу свое подношение. Сейчас я исполню этот древний ритуал, помолюсь Древу и принесу ему свой подарок, прежде чем обратиться к нему с вопросом, ради которого мы сюда пришли. Подождите меня здесь и не пугайтесь, что бы вы ни увидели.

Художник подошел к древнему дереву, низко поклонился ему и заговорил на незнакомом Надежде гортанном языке.

Он говорил медленно, нараспев. Надежда поняла, что это не просто слова, но молитва, просьба о совете и помощи.

Петр говорил довольно долго, а потом снова низко поклонился дереву и привязал на одну из его скрюченных веток красную шелковую ленту, которую специально приготовил для этой цели.

Привязав ленту, он опустил голову и замер, словно чего-то ожидая.

И Надежда тоже замерла, как будто волнение Петра передалось ей.

И вдруг блеклые выцветшие листья Священного Древа затрепетали, кривые морщинистые ветви задрожали, как будто по ним пробежал озноб. А потом эти ветви вытянулись, прикоснулись к Петру, словно благословляя его, словно передавая ему часть своей силы.

И тут Надежда увидела, что по сторонам Священного Древа из блеклого болотного воздуха соткались человеческие лица. Множество человеческих лиц, сотни, а может быть, и тысячи – старые и молодые, печальные и веселые, они смотрели из колеблющегося тумана, как из глубин времени, смотрели на Петра и что-то шептали, что-то говорили ему, о чем-то просили и что-то обещали.

Петр снова что-то проговорил, о чем-то спросил эти болотные тени – и они ответили ему сотнями едва слышных голосов.