Ночной корабль: Стихотворения и письма

Муж ее был премилый человек, адвокат, культурный, с большим юмором и обожал свою Тюлю. Как еврей, он должен был скрываться. В деревне его никто и не тронул бы, туда ни один гитлеровец не заглядывал, но в Париже, как-никак, у него продолжалась практика, старые дела и т. д., так что он работал урывками, постоянно ожидая распространенных в то время доносов и ссылки в лагерь, поэтому они закрыли свою парижскую квартиру и кочевали по самым разным кварталам, нигде прочно не обосновываясь. Я провела у них тогда дней 10, и это было неописуемо удивительное время: полный выпад из настоящего в «эпоху на выбор» и в сказку. Я слушала целые повести об Эрмитаже, о художниках, об Академии, о театральной работе Тюли, а сама читала им обоим, при свечах, и стихи, и тогда еще неокрепшую прозу, а дом–то был у подножия замка, как я уже сказала, и замок был из «Спящей красавицы», с зубчатой башней, с подъемным мостом. Самое невероятное: в замке жил… немец! «Как же вы его не боитесь?» – спросила я, только что успокоенная было тем, что немцы сюда не доходят. Кремеры рассказали мне удивительную историю. Этот немец, самым странным образом поселившийся в замке (о его присутствии говорили только анахронические клетчатые занавески в одном из башенных окон), никогда никуда не выходил, кроме сада, откуда однажды отвесил Кремеру поклон и спросил, не прислать ли ему садовника, который работает, как артист. От садовника узнали, что немец тихий, читает целыми днями и курит фаянсовую трубку, а кроме того, что у него большие запасы муки. Население деревушки его, конечно, ненавидело, боялось и ждало от него всяких ужасов. Но вот, перед Рождеством, немец попросил садовника отнести в булочную всю его муку и напечь из нее булочек (около тысячи). Получив согласие булочника, он пригласил на елку в замок всех детей села. Стали говорить, что булки будут отравленные, но тут уж вступился булочник, не хотевший сходить за соучастника задуманного злодеяния, и дал пробовать булки. Никто не отравился. Тогда матери и отцы, разодевшись и напомадившись, повели разряженных ребят в замок, на елку, где взрослые получили вино, дети – жевали шоколад и все до одного наелись булок, елка была до потолка и горела свечами. Немец завел музыкальный ящик и все танцевали.

После этого разнесся слух, что немец только притворяется немцем, а на самом деле самый настоящий эльзасец, потому и булки без отравы.

Впоследствии, значительно после войны, снова обретя Кремеров, которые долго жили в Тунисе, где «Муня» защищал какие-то крупные процессы, я узнала, что немец так и живет в замке, и что никто его никогда не трогал, подав единогласное прошение властям и единодушно ручаясь за то, что он эльзасец, т.е. сам – жертва немцев. Хлопот деревни, плюс целого округа, было достаточно, чтобы власти, ничего не разбирая, «эльзасца» оставили нетронутым, и возможно, что он и сейчас еще курит трубку в башне замка, который никому не нужен и потому от него не отобран!

Были там и другие достопримечательности: мэр города и две старушки-близнецы, Виолетта и Бабетта, прозванные Тюлей «горбушками». Сначала о них.

Они были до неправдоподобности одинаковые, крошечные, в наколочках, делавших их похожими на старых кур. Обе горбатые, но одна кривилась направо, другая налево, и, когда держались под ручку, получался странный двуглавый орел. Бабетта носила на груди бантик, чтобы ее не принимали за сестру. Жили они в настоящей лачуге, куда надо было спускаться по скользким, шатким ступенькам, освещались самодельными лампадками и отапливались поленьями, которые получали в уплату за работу. Эта работа была самая нелегальная: они делали сахар из свеклы и выменивали его на заячьи шкурки. Шкурки сами дубили, шили из них одеяла, или, подбирая нужное количество, продавали на подкладки под шубы. Сами же ободранные зайцы были просто-напросто крадеными в разных крестьянских дворах. Бабетта и Виолетта ютились, как две старые мыши, среди нагромождения старой мебели, тюков со шкурами и обрезками, наваленных в кучу чуть ли не театральных костюмов и, почему-то, массы никуда не годных ламп и кувшинов. Говорили они жеманно, изысканно, и по всему было видно, что они «из бывших». В разговоре упоминали «милейшего Виктора Гюго» и какую-то мадам Адам, знаменитую спиритку, в салоне которой они бывали и вертели столы, вызывая дух Шарлотты Корде! Заказав им 60 белых шкурок, чтобы подбить ими халат. Тюля повела меня знакомиться с мэром города.

И его, и Бабетту с Виолеттой я описала в книге, которая называется «Пеньковая веревка», которую Вы когда-нибудь прочтете… Такие фигуры встречаются только в музее редкостей…