Читаем Ночной корабль: Стихотворения и письма полностью

А новая моя знакомая, принесшая мне «Гнусье», принесет мне на днях – чтобы Вы думали? Булгаковское «Собачье сердце» и «Белую гвардию». Она тоже, эта наследница ведьмы Гиппиус, великая поклонница «Мастера и Маргариты». Так что мне везет, на ловца и зверь бежит.

Завтра мне разрешено выйти прогуляться. Кричу «ура» и приподнимаюсь в стремени.

Спасибо еще и за конверты, и за бумагу!

Целую крепко, обнимаю.

Ваша Вега


79.


24 января 1977

Дорогая Светлана,

как недавно и как давно стояла на столе еловая ветка с красной раковиной, и вот уже ничего нет, и последний свидетель новогоднего праздника и Вашего присутствия, – багульник, дав всё, что мог, до последнего цветочка, тоже отошел в небытие!

В Ленинграде температура нешуточная, если вдруг она, с 28 мороза поднимается до –16. граждане весело кричат: «Ах, как жарко!» Мне приказано смирно сидеть, любуясь природой в окно, но оно густо покрылось папоротниками крепкого льда, и остается только бродить в этих рощах северной Шехерезады, помогая воображению чтеньем «Снежной Королевы» Андерсена

Тапочка получила Вашу приветственную телеграмму и благодарит. После безумного дня она, вопреки ожиданиям, не умерла и с удовольствием вспоминает, как накануне, за сверкающим столом, то и дело раздавались помпезные восклицания: «О, Вениамина Викторовна, вместо «Виктория Вениаминовна», что и неудивительно, учитывая количество выпитого шампанского. Радуюсь за нее.

А что я делаю? Да вот сижу среди разбросанных но всем углам бумаг, разбираю старые стихи, привожу их в порядок. Часто целыми днями не вижу ни души, если не считать Бориса Сергеевича по 10-15 минут в сутки. Но кто мне тут нужен, когда есть Бетховен, Вивальди, Моцарт, и столько друзей на книжной полке. Вернулся из города Борис Сергеевич и мрачно сообщил, что абсолютно нигде нельзя купить спички. Так и говорят: «Спичек – НЕТ» Что нет сигарет, кроме откуда-то вдруг народившихся болгарских – неудивительно, мы привыкли, но спички! Спички! Будем закуривать об плиту.

Кончаю болтать о том, о сем. Крепко целую, скучаю, как бы ни «хорохорилась», а брожу волчицей пленной от угла к углу… Пишите мне, пока я жива.

Ваша Вега


80.


15 февраля 1977

Дорогая Светлана, я опять умудрилась заболеть, ровно неделю пролежала, но сегодня кое-как поднялась и была слаба отчаян­но. Ничем себя занять не могла, только сидела с закрытыми глазами и спрашивала Крылатого, здесь ли он. Просила подать знак, и что же? В дверь постучали: «Телеграмма!» Не знаю, на все ли 100 процентов я сумасшедшая, может быть, на 99, но первым моим буквально горячим ударом по голове было: «Крылатый!», и я едва смогла расписаться. Когда же, наконец, смогла вскрыть квадратик, одной рукой ища очки, первое, что мне бросилось в глаза, было: «С Вами и Крылатым», и я уже могла и подпись не читать. Не скрою, что я в жизни так не плакала, но болезнь вдруг куда-то подевалась, и я почувствовала себя такой свежей и ясной, что трудно поверить, как можно в две минуты измениться. Не подумайте, что я мрачно воображала, что Вы забыли это страшное число с его осколками, но всё же телеграммы не ждала, и она влетела ко мне, как молния.

Совсем другого рода был сюрприз от «Современника»: мне прислали текст договора, из которого я узнала, что из рукописи выбросили ровно половину стихов!!! Что Вы скажете? Мне не денежный вопрос важен, мне нужно было оставить после себя книгу, а не подборочку в половину «Одолени», но, видно, я так и умру, а стихи будут валяться у забора, с мертвыми осенними листьями. Понимаете, как всё это пришло ко мне, да еще в самые тяжелые дни?

Что мне остается? Буду переноситься к Вам в Златоуст, сидеть у печки, гладить кота. Надеюсь получить от Вас письмо и много-много снежных стихов, напетых Уралом.

Крепко целую, обнимаю.

Ваша Вега


81.


16 марта 1977

Дорогая Светлана,

читая Ваше письмо, где так великолепно говорится о тенях на сугробах, о белизне, голубизне, покое и желании раствориться в белом и синем, я всё это пережила полностью. Пишете Вы чудесно. Сейчас, второй почтой, прибыл также журнал с Вашей прекрасной статьей.

Но о покое и растворении в природе приходится только мечтать. Сильное впечатление произвел, конечно, пожар в «России», каждый обитатель ДВС дал свое толкование этому событию, а я невольно думаю, что прошелся пожар по еще одному, нашему с Крылатым, воспоминанию, и еще один осколок зеркала запылал огнем у моих ног…

Теперь о приезде моем: приеду я 25 марта.

Обнимаю и крепко целую. А билет СП мы все-таки оро­сим струей токайского!

Ваша Вега


82.


16 июня 1977

Дорогая моя бродячая Львица! (Насчет «светской» и «модной» мы еще подумаем!)

Перейти на страницу:

Все книги серии Серебряный век. Паралипоменон

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное