Читаем Ночной корабль: Стихотворения и письма полностью

врачи благословили меня на прогулки, я стала с удовольствием гулять, в часы, когда пиковые дамы обедают и парк блаженно-пуст, ну, и кончились мои блуждания по снегу среди ворон, в подлинном Брейгеле, – чем бы, Вы думаете? Приступом флебита! Это меня так рассердило, что я не к врачу обратилась, а к Вергилию, гриппозно хрипевшему в телефон, что если у меня немедленно не будет номера в «Будапеште», я брошусь с моста в прорубь. Тальке, чихая и кашляя, свято обещал, что всё устроит, если только не осложнится его и «мамулин» грипп.

Я уже принялась за разборку своих вещей и бумаг, чтобы не приниматься за это скучное дело в последний момент… Так или иначе, а я в Москву еду, а там хоть потоп.

Я жду билета, или как это там называется, от Союза писателей, но они у всех отобрали <документы> и все, в том числе и я, ждут новую модель, которая вот-вот будет изготовлена. Это мне не помешало подать заявление, чтобы записаться в Гагры, в дом творчества, на весну. Попаду на свой берег, на «Землю детства», поклонюсь месту, где стояла дача «Раковина» и, может быть, увижу мое фиговое дерево…

Целую, мой бесценный Светляк,

Ваша Вега


97.


8 января 1980

Дорогая Светлана,

раз пять начинала Вам писать, а потом ничего не получалось, страница старела, как номер прошлогодней газеты, уничтожалась, появлялась новая, и тут же куда-то засовывалась, настолько моя жизнь последнее время хаотична и летит галопом, чередуя трагедии с комедиями, спешное писательство с ерундой, и собственные недуги с ультра-ерундой фантастических лечений, противоречащих друг другу эскулапов. Я их и слушать не хочу, но время они отнимают беспощадно, а о разнообразных нашествиях я уж и не говорю, вот и валюсь от усталости каждый день.

Сейчас пишу, чтобы сообщить, что Вергилий клятвенно обещал раздобыть мне номер в «Будапеште» что-нибудь к 17 января, а так как осталось очень мало дней и нужно привести в порядок все дела и вещи, то я откладываю все разговоры до встречи, а сейчас только скажу, что все Ваши письма доходили сказочно быстро, доставив много радости и часто – смеха, и что я сама если и признана «неизлечимой», чувствую себя неплохо и вполне в форме для путешествия…

И еще скажу, что, читая Ваши последние стихи, преимущественно в мажорном тоне, я все-таки не могу не замечать, что выкладка их часто очень элегична. Это замечал, в Ваших стихах, еще Крылатый. Мне представляется это глубоко закономерным Может, кто-то из критиков и считает сейчас элегию устаревшим жанром, но элегия не может ни устареть, ни умереть. Сейчас, например, когда Дина Терещенко чувствует, что всю землю «лихорадит» и трудно ее музе, я только могу сказать, что я-то эту лихорадку всю жизнь ощущаю, но она у меня распространяется в ощущении на всё живое, – на бессознательно раздавленных нами муравьев, на маленьких рыбок, не смеющих подняться со дна, потому что чуть повыше их пожрет какая-то ненасытная форель, да и вообще на все страшные законы мирозданья, главное – на закон взаимопожирания, и мне страшно, когда добрый человек умиляется над мордочкой теленка, подсознательно придумывая, под каким соусом будет его пожирать, а будучи сам поэтом, за блюдом телятины, начнет товарищам-поэтам читать стихи о том, как золотистый теленочек резвился на лугу и какие рисунки отбрасывала на его шкурку тень березы. Я никого ни в чем не упрекаю, просто объясняю, что мне страшна земля. Недаром Крылатый шутил, что я «с Урана» и спрашивал: «А как у вас там, на Уране?» В парке ДВС много белок. Пиковые дамы их закармливают, покупая вскладчину тонны грецких орехов и умиляясь. Весной ласточка сделала гнездо в пустой кормушке. Одна моя знакомая сидела на скамейке и наблюдала за прыгающими белочками. Вся ее любовь к ним прошла, когда она увидела белку, карабкавшуюся на дерево, засовывающую лапку в кормушку и вытаскивавшую оттуда голого крошечного птенчика, которого целиком съедала. Что нашла отсутствовавшая ласточка-мать, кончив искать корм для своих малышей?

Как же не родиться элегии и как она может устареть?

Сейчас я получила три великолепно отпечатанных экземпляра «Александры Карловны», один из которых поедет со мною в Москву и там определится его литературная судьба. Подумайте над заглавием. Я на это вообще неспособна, а Вы хорошо находите. Например, мне нравится «Александра Карловна», но многие несогласны. Ничто в голову не приходит. Доверяю Вам стопроцентно. Если сейчас надумаете, еще успеете написать или позвонить, буду благодарна.

А теперь, в ожидании встречи, обнимаю и целую.

Ваша Вега


98.


21 января 1980

Дорогая Светлана,

несколько слов: приеду не сейчас, а 29-го. Пришлось отложить по причинам не легочным, не ножным, а литературным. Что-то на меня спрос пошел, а это значит – до 29-го не справиться. Дам знать, скорее всего уже по приезде. Позвоню. Знаю, что очень устану и хочу предстать перед друзьями уже в посвежевшем виде, а для этого приехать надо прямо в ванну и лечь, чтобы наконец выспаться, оставив во сне ДВС и связанные с ним переживания, так повлиявшие на меня, что я потеряла сон. Переменю воздух и отойду.

Перейти на страницу:

Все книги серии Серебряный век. Паралипоменон

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное