Ностальгия по крови

– Вы помните друзей Росселлы? Был среди них кто-то особенный? У нее был парень?

– Не думаю. Но у нее было много друзей, это я помню хорошо. В нашем приходе молодежь держалась вместе, у них была своя компания. Ее там очень любили. Она была веселая, добрая и жизнерадостная. Кроме того, Росселла была настоящей красавицей.

– Ваш сын говорил, что кто-то ее пугал.

– Не знаю, нам Росселла ничего не рассказывала. Но я помню, как однажды вечером дома она сильно закричала. Мы забеспокоились и побежали к ней в комнату. Но она нас успокоила и сказала, что это просто глупая шутка. Одна из ее подружек пришла и губной помадой написала что-то у нее на зеркале в ванной. Это все, что мне известно.

– Вы не помните, что именно она написала?

– Нет, она не впустила нас в ванную.

– Бруно ссылается именно на этот эпизод.

– Возможно. Он был тогда очень напуган. Я помню, в тот вечер он отказывался спать один и хотел спать только со мной.

– У вас есть фотографии, сделанные в то лето?

– Конечно, – ответила синьора Цзини. – Луиджи, ты принесешь?

Муж сходил за альбомом и положил его на стол.

– Можно его посмотреть?

Чета Цзини кивнула в знак согласия.

Безана и Пьятти молча листали альбом. Почти на всех фотографиях были только Бруно и Росселла. Вот она держит его на коленях, кружит на руках и целует, вот они оба в бассейне или лежат на траве. Другие люди появляются на фото только на пикнике в день праздника Успения Богородицы [108]. Но молодежи на этих снимках нет, только взрослые или совсем малыши.

– Вот моя сестра, – сказала синьора Цзини, указывая на один из снимков.

На фотографии на камне под водопадом сидели две женщины и мазали себе ноги кремом от загара. Илария оторопела.

– Она здесь вместе с Лекки. Лекки была ее подругой?

– Да, у нее тоже был домик в Фопполо. Потом она его продала.

– Почему?

– Не знаю. Мы совсем потеряли ее из виду. После трагедии мы ведь тоже продали дом. Никто не хотел туда возвращаться.

21 января

Вечером Марко предложил Иларии пойти куда-нибудь поужинать вместе. Но она отказалась: слишком устала.

– Пьятти, а как же ты на ногах будешь держаться? – настаивал он.

Она только покачала головой.

– Нет, так не годится, – завелся Безана. – Нельзя так воспринимать все, что происходит. Знаешь, те, кто в 70-е годы учил меня ремеслу журналиста, были людьми суровыми и жесткими. И сердца у них были каменные. Когда кого-нибудь убивали или кто-то попадал под машину, они заявлялись к его матери и обманом выманивали фото, сочиняя всякую чушь. «Ваш сын выиграл приз, синьора, и мы хотим разместить его портрет в газете». И бедная женщина снимала со стены лучшую фотографию. Тогда еще не было «Фейсбука» и раздобыть чье-либо фото было не так легко. А если ты приносил статью без иллюстрации, начальник устраивал разнос.

Илария смотрела на него очень серьезно, без тени улыбки, не находя в его словах ничего смешного.

– Эй, я ведь не дамочку в гостиной развлекаю, – вскинулся Безана, раздраженный таким взглядом, – я хочу, чтобы ты поняла, что значит заниматься нашим грязным ремеслом. Я знаю, твоему поколению трудно найти работу, но вы ведете жизнь более спокойную и комфортабельную. Со многих точек зрения вы – народ привилегированный, а поэтому кончай ныть. Таким практикантам, как я, полагалось обеспечивать котелок. Знаешь, что это значит? Мы до полуночи, а то и до часу ночи сидели на телефоне, обзванивая «кресты»: Красный Крест, Белый Крест, Зеленый Крест. А также комиссариаты, чтобы разжиться информацией. В лучшем случае меня выдергивали среди ночи, и я под завывание сирен мчался с дежурной бригадой на место преступления. Иначе приходилось коротать время в компании бездомных и наркоманов на Центральном вокзале или в барах Куарто Оджаро [109], охотясь за интересными историями. Но не всегда везло оказаться в нужное время рядом с трупом на тротуаре, да еще с записной книжкой и фотоаппаратом. Иногда преступления происходили либо поздней ночью, либо слишком далеко от редакции, поэтому надо было очень постараться, чтобы описать все так, будто ты там присутствовал, хотя тебя там и близко не стояло. Один из нас раздобыл книжицу вроде «Желтых страниц», со списками всех жителей Милана, улица за улицей. И когда поступало известие о несчастном случае или преступлении, он находил номер человека, жившего поблизости, звонил ему и просил рассказать в подробностях, что тот видел и слышал. Или даже просил прислать в редакцию кого-нибудь из семьи, сына или племянника. А потом перезванивал, чтобы собрать информацию. Потом такой мальчишка получал место в рядах «горнистов» или «стрингеров», как их называют в Америке, то есть добытчиков информации для журналистов. Сегодня это называется «гражданской журналистикой». Теперь каждый может вообразить себя журналистом: достаточно камеры на телефоне, и каждый может выложить свой репортаж в соцсетях или на «Ютубе». Поэтому всем вам, кто хочет стать настоящим профи в журналистике, надо напрячься посильнее.

Илария опустила глаза, но ничего не ответила.