Ностальгия по крови

Быстро сбежав по лестнице, она подбежала к портье.

– Объясните, пожалуйста, таксисту, что меня нужно отвезти в полицию. Полиция. Именно сейчас. Очень срочно. Я репортер. Журналистка.

4 февраля

– Доверие за доверие, Леночка. Ты ведь сама сказала за ужином, что я могу называть тебя Леночкой.

– Конечно.

– Знаешь, душить – это очень интимно. Это тот способ убийства, который больше других заставляет близко почувствовать жертву. Это не вопрос власти, это вопрос близости. Потому что ты смотришь жертве в глаза, пока она умирает, ты к ней прикасаешься, пока она умирает. Тебе когда-нибудь доводилось держать за руку человека, пока он умирает? Это такой момент… Ты физически чувствуешь, как уходит жизнь…

– Лично я отвернулась, пока он умирал, – сказала Елена.

Ей надо было вжиться в роль, погрузиться в нее полностью. Если не получится – все, конец.

– У меня это произошло с моей биологической матерью. Я случайно встретился с ней во время полета и понял, что она больна. Я тайком навещал ее. Она умерла через несколько месяцев, ночью, и я был с ней. В этот момент я держал ее за руку. Но это ощущение не было новым для меня. Я его уже испытывал раньше.

– С кем?

Елене уже удалось высвободить одну руку, но она все так же держала обе руки за спиной, чтобы он не догадался.

– В первый раз с Росселлой. Она была очень красива, и я влюбился до беспамятства. Я вовсе не хотел ее убивать. Мы оба были тогда подростками. Все произошло случайно, во время прогулки. С нами был ее шестилетний двоюродный брат. На нашу тропинку сошел небольшой оползень, и мы испугались, что скоро все тропы станут непроходимыми, и хотели вернуться раньше, чем это произойдет. Мы оставили мальчика в месте, которое казалось нам безопасным, и отправились на разведку без него, чтобы оценить степень опасности. Я впервые оказался наедине с Росселлой. Не знаю, что на меня нашло. Я почти ничего не помню. Может быть, попытался ее поцеловать. Знаю только, что она меня оттолкнула. И тут на меня вдруг накатило: я обхватил пальцами ее шею и начал сближать пальцы. Наконец-то я ощутил ее так близко, наконец-то посмотрел ей в глаза. И я кончил. В первый раз без мастурбации. Этот оргазм был самым сильным в моей жизни. А потом я снова взглянул на нее. Она посинела, язык вывалился наружу, глаза налились кровью. Выглядела она ужасно. Мне стало стыдно, что я любил такую уродину, и я спрятал ее в колодце. Я вернулся к мальчику, который нас дожидался, и сказал ему, что это он во всем виноват, потому что отправил Росселлу проверить, нет ли других оползней, и оползень сошел как раз на нее. Если он хоть раз откроет рот и скажет кому-нибудь, его посадят в тюрьму. Потом я взял его за руку и отвел домой.

– И что потом стало с этим мальчиком?

– Двадцать лет спустя его я тоже убил. И мне это не понравилось, Леночка. В сущности, он был первым, над кем я имел безграничную власть. Бруно действительно ни разу не открыл рта. Он понял меня буквально. Я узнал, что много лет он не разговаривал ни с кем, даже с родными. А потом, к несчастью, он вырос. И начал постепенно вспоминать все, что с ним произошло, и у него появились сомнения. Мне пришлось сбросить его с того чертова виадука. Когда его переехал первый грузовик, он был еще жив. Но мне не хотелось на это смотреть. В таком убийстве нет красоты, Леночка. Поверь мне, я был потрясен. Я очень чувствительный человек, Леночка, даже если ничего не ощущаю, когда кто-то умирает. Только ярость, что все кончилось. Наслаждение я испытываю раньше, когда чувствую у себя в руках трепещущую жизнь. Потом – нет, потом я прихожу в состояние растерянности и замешательства. Я понимаю, что во мне срабатывает импульс делать какие-то странные вещи, например поедать человеческое мясо. Но я не знаю, как это объяснить, Леночка. Меня охватывает гнев на человека, который умер, и я прихожу в ярость, потому что он не должен был умирать. Я пытаюсь удержать его в жизни, поместив внутрь себя. Если я его съедаю, он продолжает существовать.

Елене снова стало плохо. Она покосилась на рот своего собеседника. «Спокойно, надо казаться равнодушной. Словно ничего страшного он не сказал, так, безделицу какую-то. И при этом не забывать, что надо до конца играть роль убийцы». Она немного поразмыслила.

– А я вот не хотела, чтобы мой муж продолжал существовать, – ответила она.

– Да, это другое. На самом деле я не ел ни Росселлы, ни Бруно, ни моей матери, потому что они уже существовали во мне, как бы там ни было. Улавливаешь разницу, Леночка? В случаях с ними мне не нужно было их убивать. Согласен, мать умерла от рака. Однако остальные двое – нет, их убил я. Они уже достаточно пожили во мне. Ты веришь в предвидения, Леночка?

– В каком смысле?

Елена должна была сохранять спокойствие во что бы то ни стало. Каждый вопрос – это выигранное время.