Ностальгия по крови

– Вы поругались? – настаивал Безана, глядя на нее ледяными глазами.

– Да, но при чем тут это? – ответила Марина, нервно натягивая чулки.

– Еще как при чем. Уходи.

– Что?

– Я попросил тебя уйти, – повторил Безана.

Марина застегнула молнию на брюках и наскоро заколола волосы.

– Мне тебя не хватало только потому, что я забыла, какой у тебя характер, – сердито бросила она.

Марко надел махровый халат. Сейчас он примет душ, чтобы не чувствовать больше запаха этой женщины. А потом, может, запустит еще и стиральную машину.

7 января

После четвертого убийства в долине нарастало напряжение. Люди были настолько обозлены, что даже позволяли брать у себя интервью. Перед фургонами некоторых каналов выстраивались настоящие очереди. Ярость брала верх над осторожностью. Если арестовали виновного, то почему его не могут заставить заговорить и раскрыть имя сообщника? Как всегда, неосведомленность и недоверие к власти порождали еще больший хаос. Начала формироваться потребность вершить справедливость своими силами, и некоторые этим пользовались, чтобы дать волю своей жестокости. Все сочувствовали родственникам жертв, и никто – родственникам убийц, а потому никого не смутило, когда в полицейский участок, вся в слезах, пришла жена Вимеркати: кто-то вдребезги разбил у нее витрину.

Безана и Пьятти увидели ее в коридоре и поздоровались. На этот раз Джулия не окинула их чопорным взглядом дочери нотариуса. Она сидела, опершись локтями на колени, и сначала их не узнала. Женщина не возражала, чтобы они сели рядом и задали ей несколько вопросов. В неоновом свете коридора Джулия надела темные очки, чтобы скрыть измученный, обессиленный взгляд опухших глаз.

– Я бы уехала, если б могла, – сказала она, – но у меня отец только что перенес инсульт, и я не могу его оставить. А уехать вместе невозможно: он слишком слаб и не выдержит переезда. И потом, он имеет право умереть дома. Ведь отец не совершил ничего плохого.

– Вы навещали мужа? – спросила Илария.

Джулия помотала головой. Волосы ее при этом растрепались, и на проборе обнажилась белая полоса седины. Значит, она даже к парикмахеру перестала ходить.

– Я бы только рассердилась на него, – ответила она. – Да и чем я могу помочь? Я знаю, что Франко никого не убивал. Но мог бы и не путаться с сиделкой моего отца. Я пока его не простила.

Безана смущенно кашлянул. «Нет у женщин чувства меры», – подумал он.

– Большой ущерб нанесли магазину? – спросил он холодно.

Джулия сняла очки и поморгала, словно сгоняя из глаз попавшую соринку.

– Не меньше чем на пятьдесят тысяч лир. Придется менять решетку и вставлять стекло. Да к тому же разбились некоторые антикварные предметы. Но дело не в этом. Они исписали всю стену словом «Убийцы». Но я же никого не убивала. И мой муж тоже не убивал, его вина не доказана. Анализ ДНК лишь подтвердил, что он имел половую связь с этой девицей.

– И у вас нет никаких мыслей, кто это мог быть?

– Нет.

Джулия провела рукой по волосам, чтобы убрать челку со лба. Она не носила больше ни колец, ни браслетов, и ее пальцы без золота и драгоценных камней выразительнее всяких слов говорили, как это трудно: идти вперед сквозь джунгли подозрений.

– Я получила множество писем, и все, как одно, анонимные. Мне пришлось удалить профиль на «Фейсбуке», потому что меня буквально завалили оскорблениями. Ну вот, к примеру, чтобы вам было понятно: «Старая ведьма, перестань покрывать своего мужа, он трахается со всеми. Ты – мерзкая расистка, тебе плевать, что твой муж растерзал сиделку-румынку, как животное». И дальше в том же духе. Это невыносимо.

Джулия произнесла это тихим, измученным голосом. Иларии даже захотелось ее обнять, но она не могла: надо делать заметки, и точка.

Выполняя свой долг журналиста, она подумала о бабушке, у которой после ареста сына случился инсульт. Когда она поправилась, у нее появился страх перед выпиской из больницы. Бабушка перестала есть, чтобы казаться больной. В больнице она говорила родным: «Пожалуйста, оставьте меня здесь, хоть соседи не станут косо на меня смотреть». Бабушка предпочла остаться в больнице, среди умирающих стариков, лишь бы не возвращаться домой.

8 января

– Да что с тобой такое? Ты какой-то подавленный, – сказала Илария Безане, сидя с ним за привычным утренним кофе в баре.

– Проехали. Знаешь, что говорил Хемингуэй о нашем ремесле?

– Нет.

– Он говорил, что журналист должен ежедневно съедать свой килограмм дерьма пополам с желчью.

– Хорошенькая перспектива.

– Да, но есть дни, когда порция превышает килограмм. Например, сегодня утром меня разбудил телефонный звонок от начальника отдела. Он был вне себя и орал, что мы позволили конкурентам себя обойти.

– Я еще не читала газет.

– Плохо. Это первое, что ты должна делать с утра. Посмотри. – И Безана бросил на столик прямо перед ее носом две газеты соперников. – У одних появился протокол первого допроса Вимеркати. У других – интервью с его адвокатом. А у нас – ничего, кроме разговора с женой.

Пьятти открыла первую газету, прочла несколько строк и фыркнула: