Ностальгия по крови

– Может, мы успеем к третьей ступени суда [86], – отозвалась Илария, читая новости в социальных сетях. – Ребята из «Эко» уже фотографируют вовсю. Очевидно, их тоже кто-то предупредил.

– Чертово ДТП, – ругался Безана.

– Да ладно, не злись. Мы тоже могли приехать в нужное место и в нужное время и присутствовать при аресте «не того человека».

– Пьятти! Это философия воображал с третьей страницы. Ты хочешь стать криминальным журналистом или нет?

– Почему ты злишься на тех, кто с третьей страницы?

– С того, что когда я пришел в газету, то сразу понял, что сделал дерьмовый выбор. Инстинкт привел меня прямиком на самое дно. Я был не таким, как они. А между тем третья страница всегда закрывалась первой. Самое позднее часов в восемь они приносили верстку главному редактору и директору, вносили последние правки – всякую чушь, игривые словечки, – а потом надевали пиджаки и шли домой. Я часто с ними сталкивался, когда вечером возвращался в редакцию, чтобы дописать репортаж. Как же я им завидовал, ведь мне предстояло еще работать и работать. Отдел культуры в те годы представлял собой нечто вроде норы за стойкой, где принимали некрологи: прогнивший зеленый ковер, неоновые светильники и столы, принесенные из комиссариата полиции. Главный редактор приходил и уходил, когда ему вздумается, в свою полутемную комнатушку с зарешеченным окном, выходившим во двор. Но все это убожество было всего лишь видимостью. У главы отдела культуры была собственная ванная комната, а винтовая лестница соединяла его офис с офисом дирекции, располагавшимся этажом выше. Короче говоря, он жил своей жизнью. Принимал священных монстров литературы. Критики и великие журналисты писали для третьей страницы. Такой журналист, как я, и сунуться не смел в святая святых. Коллеги с третьей страницы едва со мной здоровались, может, даже и не знали, как меня зовут. Они были образованные, просвещенные, сливки сливок

. А мы им мстили, поддевая их при малейшей возможности. «Маэстро», говорили мы, сгибаясь в три погибели, словно перед нами был сам Эудженио Монтале [87]. Засранцы… Они отвечали нам кривыми улыбочками, глядя сверху вниз, даже не догадываясь, что их схватили за задницу. Постепенно они все оказались не у дел. Не спасся никто. Даже те, что подавали надежды и поначалу казались милыми, по крайней мере, умели подшутить над собой, перейдя на третью страницу резко менялись и переставали здороваться.

– Ого, да ты ужасен, – рассмеялась Илария.

– Я просто достаточно пожил, – ответил Безана. – А потом, когда на них сваливалась с неба какая-нибудь новость, ну, не знаю… умирал Шагал или Борхес, да еще умирал после закрытия офиса, они впадали в панику. Начинали шарить по всем ящикам в поисках заготовленного заранее крокодила [88]

. Если такового не находилось, они бежали трезвонить коллегам: «Профессор, напишите что-нибудь для нас. Ах, вы ужинаете? Понимаю, вы не дома, у вас под рукой нет книг. А кто мог бы написать в таком случае?» Знаешь, как мы умирали со смеху у себя в отделе? Это была наша месть. Мы, криминальные журналисты, привыкли за полчаса писать статью в баре или наговаривать ее из телефонной кабинки, пока эти дуболомы придумывали название или целый день не спеша корпели над обзором новостей. И им еще хватало нахальства жаловаться и требовать помощи.

– Безана, а ты умеешь воодушевлять, – фыркнула Илария. – Тебе платят, чтобы ты набирал добровольцев в криминальную хронику?

Он ничего не ответил, только проворчал:

– Чертов грузовик, ему надо было перевернуться именно сейчас?

– Может быть, там есть раненые или погибшие.

– Будем надеяться, что нет. Но мы совершенно точно прохлопали арест.

– Это такое важное событие?