Нотки кориандра

— Даже страшно представить кто, Илья Алексеевич, — округлил глаза тайный советник. — Но наш долг — вывести интриганов на чистую воду. И сделать это надо как можно быстрее! Счет идет на дни, если не часы.

— Но у меня…

— Что? Подштанники в портомойне? — насмешливо воскликнул обер-полицмейстер, демонстрируя удивительную осведомленность в делах третьего участка Спасской части. — Не беспокойтесь, Бугров уже поговорил с этим прапорщиком… как его? Горчицыным! Тот признал, что ошибся. Нашел этот Горчицын свои кальсоны у себя дома — он их и не носил в Мучной даже.

— У меня еще репортер из «Ведомостей».

— А что там? — удивился сановник. — Ну, ревнивый муж, ну, вернулся не вовремя… Что там расследовать?

— Там есть странности…

— Илья Алексеевич, голубчик… — Райзнер подошел к молодому человеку и слегка сжал ему плечи. — Я знаю, что дела государственной важности вам не по душе. Прошу вас в виде, так сказать, исключения и в знак наших дружеских отношений… Сес-тро-рецк!

Глава 14

Знакомство на Гороховой

Поручение обер-полицмейстера сбило Ардова с толку. Обыкновенно, составив план, Илья Алексеевич старался от него не отступать, поскольку новые задумки не затмевали первоначальный замысел — он никуда не девался, оставался в памяти, мешался и вносил путаницу. Чем больше итераций[22] переживала та или иная гипотеза, тем сложнее Ардову было удерживать в голове очередность возникновения версий — все они имели для него равное значение и от времени возникновения никаких дополнительных значений не приобретали. Иногда это приводило к тому, что сыщик форменным образом путался в имеющихся вариантах и был вынужден тратить время, чтобы восстановить в памяти хронологию их возникновения.

Однажды в университете во время лекции профессор Штрауберг порекомендовал студентам несколько полезных книг, но в ходе выступления умудрился не один раз исправить список, заменяя авторов и добавляя более подходящие монографии взамен упомянутых ранее. При этом ученый муж пускался в путаный сравнительный анализ взглядов и методов, горячился, ругал ошибочные представления коллег, прощал авторов ранее отвергнутых трудов и тут же принимался прикладывать лучшие места из их изысканий к фрагментам, которые признавал удачными в других работах. Это приводило к невообразимому квипрокво[23]. Всякий раз Илья Алексеевич мысленно клал объявленную книжку на воображаемый письменный стол и только в библиотеке обнаружил, что совершенно не может определить, что из этой груды томов следует прочесть к следующему занятию. На новой лекции темпераментного профессора Ардов старался мысленно раскладывать книги по стопкам, но, отвлекшись пару раз, вскоре запутался. В следующий раз отвергнутые научные труды беспощадно отправлялись в корзину, но та быстро переполнилась. Тогда книги полетели под стол… Дело кончилось тем, что рабочий кабинет в голове Ильи Алексеевича оказался окончательно захламлен, он мысленно запер его на воображаемый ключ и больше туда не возвращался.

Не имея способности забывать, Илья Алексеевич вместе с доктором Лунцем изобрел несколько способов для исключения из памяти лишних сведений. Один из них заключался в воображаемом записывании подлежащей забвению информации на лист бумаги с последующей отправкой ее в огонь — так иногда удавалось изгладить нежелательные мемории. Но эта метода не всегда годилась: во-первых, бóльшая часть воспоминаний хранилась в виде образов, а во-вторых, чаще всего в корректировке нуждались мелкие разрозненные детали некоего более крупного блока воспоминаний, и здесь уже метод «сжигания памяти» не подходил.

После визита к Райзнеру Илья Алексеевич ощутил привычное чувство мысленной захламленности: портомойня, Чептокральский, вдова Лундышева, Сестрорецк и еще уйма других подробностей рассыпались в его голове на разноцветные точки как на картинах Сера[24], но, в отличие от работ французского пуантилиста, никак не сводились к ясным очертаниям.

Двигаясь по Садовой, Ардов пытался сосредоточиться и пересобрать картину в своем сознании, но всякий раз что-то отвлекало внимание: вот пальто на высоком господине взмахнуло полами так, будто ветер для него дул не в ту же сторону, что для прочих пешеходов; вот плотники принялись в два молотка колотить по деревянной раме, издавая острые горькие звуки, отдававшие во рту анахаймом[25]; вот бородатый мороженщик раскрыл матерчатый зонт над тележкой и заорал во все горло: «Маррррожи-и-и-н!», отчего вкус перца смешался с луком. Желтая охра фасадов добавляла нотки имбиря, а темно-красный сурик отдельных зданий подмешивал в букет подкисшую клюкву.

Ардов был чрезвычайно взволнован, сам не зная отчего. Органы чувств работали на пределе.

Солнце торопилось за крыши. Выставленные прямо на мостовой перед витриной стекольного магазина зеркала вдруг вспыхнули так, будто в этих рамах открылся проход в другой мир, наполненный нетварным светом и ангельским пением. Ударили колокола. Илья Алексеевич хотел ступить в эти таинственные двери и навсегда оставить земную юдоль, но вдруг зеркала погасли.