В 1932 году началось строительство Ташкентского текстильного комбината. Место, где ныне возвышаются стройные корпуса промышленных и жилых зданий, представляло собою огромный пустырь со следами старого, всеми забытого мусульманского кладбища и остатками древней гробницы. Во время дождей сюда не только невозможно было пройти человеку, но даже и проехать арбе или телеге. Единственная надежда возлагалась на автомашины. Но упорство людей ломало все преграды. И когда наконец было очищено место для строительной площадки, когда сюда подвезли необходимые для начала работ строительные материалы, здесь шестого мая тридцать второго года состоялся торжественный и многолюдный митинг.
Подвели железнодорожную ветку, и вскоре стало прибывать долгожданное оборудование. Строительство велось такими темпами, что возник вопрос о срочной подготовке кадров для будущего комбината. И вот тогда-то по приглашению правительства республики в Ташкент вслед за опытными строителями и монтажниками потянулись высококвалифицированные специалисты текстильной промышленности, работавшие до этого на предприятиях Москвы, Иванова, Серпухова, Орехово-Зуева, Ленинграда, Владимира.
В числе первых посланцев России была и Надежда Корнеева. Выезжая в Ташкент, она не сомневалась, что вскоре вернется в Иваново-Вознесенск, на свою родину. Корнеевой понравились гостеприимные ташкентцы, ее тронула их теплота, она, наконец, была покорена теплым климатом и обилием самых удивительных даров фруктовых садов, виноградников, бахчей.
Корнееву, которая ожидала, что ей придется всматриваться в лица работниц, откидывая их паранджу, покорили открытые улыбки девушек, их неистребимая жажда знаний, стремление узнать все сразу. Она предполагала, что ей никак не обойтись без штатного переводчика, но опасения были напрасны.
Правда, на улицах города и особенно в старой его части она слышала непонятный говор жителей и видела множество женских фигур, облаченных в накидку с совершенно, казалось бы, непроницаемой черной сеткой чачвана и с рукавами, которые, как она выяснила, были сплошной бутафорией, ибо сквозь них никогда не продевались руки. Но это, как она выражалась, блестели осколки старого мира, и вскоре они должны были, конечно, исчезнуть.
Уже через два месяца после того как она отстояла свою первую в жизни смену, Мархамат прибежала домой радостная и возбужденная: у нее был припасен один сюрприз.
— Что случилось, дочка? — ласково улыбаясь, спросил отец. — Уж не влюбилась ли ты, случайно? Чуть с ног не сбила!
— Как вам не стыдно, ата! — еще больше покраснела Мархамат. — Разве можно такое говорить? Влюбилась…
— Да ты же просто подпрыгиваешь от радости, — заметила Зухра-хон. — Говори, что там у тебя произошло!
— Сто пятьдесят у меня, сто пятьдесят! — обнимая мать за плечи, сказала Мархамат. — А в прошлом месяце было только девяносто пять, понимаете?
— Сто пятьдесят рублей — это не такая радость, чтобы сбивать с ног человека, — медленно проговорил старик. — Другие за месяц зарабатывают куда больше. Но разве ты первый раз принесла девяносто пять?
— Да я не о рублях говорю, — досадливо поморщилась Мархамат. — а о процентах. Месячное задание я выполнила полностью да дополнительно дала еще половину продукции.
— Это правда? — недоверчиво покосился на дочь Юлдаш-ата и погладил бороду, что было признаком волнения.
— Разве я когда-нибудь огорчала вас ложью? — с обидой в голосе ответила вопросом на вопрос Мархамат. — Над моей машиной даже плакат вывесили: «Здесь трудится передовая ровничница Мархамат Юлдашева».
— Ну что ж, приятная новость, — улыбнулся Юлдаш-ата. — Так что с меня, дочка, полагается суюнчи[10]
. Будет тебе новое платье!— Спасибо, отец, но платье я могу теперь и сама купить, — озорно сверкнула глазами девушка.
— Скажи спасибо, что я не признаю шариата, а то бы ты у меня получила за эту выходку! — нарочито строго произнес Юлдаш-ата и, повернувшись к жене, добавил: — Это же настоящее безобразие — дочь дерзит, жена ходит без паранджи, сыновья не знают дороги в мечеть…
— …а отец никогда не надевал чалмы, — завершила его мысль Зухра-хон.
— Этого еще не хватало! — буркнул Юлдаш-ата.
Старик закашлялся и, взяв со стола нож, принялся выстругивать из кусочка дерева игрушку для семилетие! о Рузыбая. Мальчик тут же подсел к нему и стал пристально наблюдать за работой отца.
Мархамат, сменив одежду и обувь, занялась немудреным хозяйством — надо было помочь матери, тем более что старшие ее дочери давно вышли замуж и переселились в другие дома.
— Как же это тебе удалось, родненькая? — словно разговор и не прерывался, спросила Зухра-хон. — Только совсем недавно начала работать — и уже полторы нормы, а? Уж не помогает ли тебе кто из… — Она не договорила, встретив обиженный взгляд Мархамат.
Собравшись как-то после работы, подруги закидали Мархамат вопросами, на которые ей волей-неволей пришлось отвечать сразу же.
— У тебя, наверное, есть какой-то секрет, — сказала краснощекая Фатима Рахматуллаева. — И ты скрываешь его от нас. Это нечестно!
— Да ничего я не скрываю, — все еще с улыбкой на лице заявила Мархамат.