Новеллы и повести. Том 2

Девочки дошли до своего обычного места и задрали головы. Из открытого окна теплой комнаты шел пар. Человек в белом халате, двигаясь в облаках пара, через длинную трубку опрыскивал стены.

— Папы нет, — сказала Анче и заплакала.

— Не плачь, — сказала Катя. — Папу перевели в другую комнату.

— Дяденька, а где папа? — крикнула малышка человеку в белом.

Но человек, наверное, не слышал, потому что он повернулся к девочкам спиной и продолжал работать. Дети остались ждать на аллее, не сводя встревоженных глаз с открытых окон. А за окном, в облаках пара, двигался человек в белом халате и опрыскивал стены.

Перевод Н. Глен.

Генчо Стоев

ЦЕНА ЗОЛОТА

Пролог в девяти частях

1

Что можно купить на тысячу лир чистым золотом? На две тысячи? А за большой каменный дом посреди села? За множество котлов с сезамовым и ореховым маслом, за гектары виноградников и бочки вина?

Все это было у Хадживраневых из Перуштицы. Презренная райя[25]

, они пожелали снискать себе богатство и почести. Нашлось немного для подкваса, бог дал здоровье и удачу, и пошло. Сам Исмаил-ага Сулейман-оглу, первый человек турецкого села Устина, стал ездить к ним в гости. Он доводился правнуком золотому спахии[26] Алтын-спахилы Сулейману-оглу, прославленному султанскому рыцарю, что участвовал во взятии Будапешта, отуречивании Родоп и был пожалован землями в этом крае.

О большей чести Хадживраневы не могли и мечтать. Но только они добились желанного, как однажды, в апреле, сыновья их отказали аге в гостеприимстве, заделались бунтовщиками…

Учитель Петр Бонев их завлек. Не было у него ни кола, ни двора, как говорил Хаджи-Вране[27], а только острый язык да застарелая чахотка, оттого и легко было ему болтать об «общем деле», о «свободе и смерти». Чего ему терять? Чорбаджи Рангел Гичев, что женат был на старшей сестре Учителя и — бог и люди тому свидетели — немало денег потратил на учение своего смышленого и хилого шурина, жалел потом, что давал ему хлеб, а не отраву.

Все пошло от Учителя. И зачем он это сделал, когда (так поговаривали) и сам колебался?

2

Было то в страстную субботу, последний мирный день. Еще до света потянулись в горы верховые. Это Учитель с десятниками поехали осматривать родопские пещеры — годятся ли они для укрытий.

Там застал их рассвет. Одни среди сумерек горных ущелий, среди затаившейся ночной тишины, они слышали, как наперебой поют в селе тысячи петухов, видели, как золотые православные кресты новой церкви блестят над едва порозовевшей далью. Солнце было еще скрыто от глаз, только кресты искрились, словно это они излучали кроткий розовый свет, словно это они рождали утро.

— Слушайте и смотрите! — сказал Учитель, остановив коня. — Вдоволь наслушайтесь и насмотритесь! Только зачем мы назвали церковь именем Михаила-Архангела, а не Святого Рогле?

Рогле не был святым. Когда-то, когда отуречивали окрестные села, кузнец Рогле пошел в гайдуки и отстоял Перуштицу. Но и после продолжал гайдучить. Не пристало называть его святым.

Еще что-то чудно́е сказал Учитель, а потом отъехал в сторону, к Борун-роднику, напоить коня. Десятники медленно продолжали путь к пещерам. По дороге они то и дело останавливались, поджидали Учителя, но он так и не нагнал их. Когда они возвращались час спустя, Учитель все еще стоял у каменной колоды родника. Конь глядел на него недоуменно, а он, глубоко задумавшись, посвистывал, и из глаз его катились слезы.

Уже стало известно, что нашлись предатели, что многие села не подымутся, и еще прошлой ночью на севере, в горах за Филибелийской равниной, алели пожары. Они казались близкими пастушескими кострами: протянешь руки — пламенем обожжешь. Верно, из сел и хуторов были сложены эти костры, коли видны были так далеко, а перуштинцы не помнили такого с самых кирджалийских[28] времен.

Так и стоял Учитель. Переглянулись десятники, а Павле Хадживранев сказал:

— Эй, Учитель, если нет в тебе решимости…

— Все решено! — ответил Учитель.

— А давешние пожары?

— То горели турецкие села, Павле, о них ли тебе жалеть?

3

В ту же ночь с Родоп спустились трое помаков[29], вел их известный бродяга и сорвиголова Дели-Асан Байман-оглу. Они перевалили Власовицу, миновали крайние махалы[30], ко всему присматриваясь привычными к темноте глазами, и дошли до Тилевой кофейни, что на площади. Там их остановил повстанческий патруль. Осветили фонарем их лица и узнали.

Спросили Дели-Асана, зачем он пожаловал, уж не подряжаться ли снова в полевые сторожа? Потому как он часто, являясь в Перуштицу, говорил: «Я теперь ваш полевой сторож» — и сам назначал, какой будет плата и куда приносить ему в обед жареного цыпленка; жил с неделю-другую и уходил. За это время и с мужчинами дрался, и на женщин посягал, и скот уводил…