Новеллы и повести. Том 2

— Под колодой, — покорно ответил он, и рука его соскользнула с рукояти. Теперь можно бежать к дороге — скорей остаться одному, стереть пот, умыть лицо, и главное — остаться одному.

Он мельком взглянул на девочку, круто повернулся и быстро пошел сквозь зеленую поросль, не дав никаких наставлений. Потом он побежал. Хотел остановиться, но не мог. И на бегу дал себе слово не тянуть со старухой, покончить все тотчас, как только вернется сюда вечером. А еще лучше — поручить это кому-нибудь из слуг.

— Торопись, Исмаил-ага! — кричала вслед ему старуха. — Спаси золото!

Она еще и еще раз крикнула ему вслед. И, только заслышав стук копыт пущенного галопом коня, завидев феску, что, подскакивая над верхушками кустов, удалялась в сторону дымного облака, она, довольная, рухнула на траву.

— Гадина! — сказала она на этот раз вслух. — Дерьмо!

Ее сыновья не были такими. Она, всю жизнь дрожавшая над каждым грошом, вдруг заплатила тысячи лир чистым золотом за это мимолетное удовольствие. Сыновья ее не были такими, а ага всегда был такой, только она раньше этого не знала.

— Дерьмо, — повторила она. — Дерьмо в феске! Хе-хе-хе-хе…

Ей было хорошо. Она с наслаждением сделала глоток из меха, потом еще и еще, пока не опорожнила его до половины. Тогда она налила немножко воды и в рог Деянке. Девочка поперхнулась, но она налила еще. И задумалась. Что дальше? Куда бежать? И, сидя вот так, погруженная в свои мысли, качнулась назад, потом вперед, повалилась на траву, устроилась поудобнее и больше не шевельнулась.

Глава третья

1

С Родоп дул ветерок, и дымные облака висели теперь в стороне от села, над равниной. Дома еще курились, но дым был легким, как из труб в мирные холодные предвесенние дни.

Тихо было на улочках, тихо во дворах, и стук копыт усталого жеребца одиноко отдавался в тишине. Ни собачьего лая, ни петушиного крика. Не сновали по двору молодухи, не плакали дети. Мужчины в неудобных позах лежали под заборами, в подворотнях, перевесившись через плетни.

Турецкие посты молча отдавали селям, так же молча из дома на перекрестке вышли трое помаков, держа на плечах узлы с чьим-то девичьим приданым. Только с дальнего конца села долетали крики и вместе с ними звон бубна. Видно, там хозяйничали цыгане.

Снова царили порядок и спокойствие. Исмаил-ага возблагодарил аллаха, умиротворившего село, и гнев отпустил его. Из-за оград лился запах миндаля, ветви его были густо усыпаны ранним цветом, и ага еще раз осознал мудрость аллаха, поспешившего послать эти цветы, чтобы показать людям, сколь неистребимы жизнь и красота, несмотря ни на что. Ему захотелось испросить у него хорошего весеннего дождя — год был засушливым, а хлеба слабыми, но он оставил это для последней молитвы. Тогда он все исполнит по обряду и будет ближе к аллаху.

Исмаил-ага издали увидел два старых ореха во дворе Хадживранева дома, и темную черепичную крышу — она не рухнула, — и резные столбы открытых сеней, все такие же светлые, не тронутые огнем. И он почувствовал, как забилось его сердце, и поскакал туда, и влетел в распахнутые ворота. Слуга Зекир оказался тут как тут и взял коня за узду.

— Приходили грабить? — спросил Исмаил-ага.

— Никто! Все знают, ага, что это твое! — ответил живо слуга. Ему осточертело сидеть в этом дворе, в то время как другие правоверные занимались полезным делом. — Только Шабан-ага наведывался, тебя разыскивал. Они сейчас Гашарову махалу чистят… У него часы с золотой цепью. Учителевы… Решид-паша сам велел ему взять… Говорят, юнак был этот учитель, а?

— Выводи жеребца, — сказал Исмаил-ага и передал поводья слуге. — По улице! — крикнул он немного погодя, увидев, что Зекир ведет коня по двору, и резко указал за ограду; слуга пошел к воротам, шагая как-то боком, одним плечом вперед, не спуская глаз со своего господина.

2

Исмаил-ага остался один. Он подошел к колоде и одну за другой внимательно оглядел позеленевшие плиты, устилавшие землю. В пазах между плитами мох был старый, многолетний, и только вокруг одной из плит, позади колоды, куда редко ступала нога и не выплескивали воду, он был редким, низким и неровным.

Аге не хотелось спешить. Ему казалось, что, начни он тотчас, торопливо, все получится не так, как надо, и воспоминания об этой минуте будут некрасивыми.

Он поднял лицо к уже очистившемуся небу, глубоко вдохнул воздух и прислушался. «Цок-цок, цок-цок…» — все тише стучали копыта коня. И Зекир был с ним. Они удалялись. Но удаляющиеся звуки напоминали о том, что слуга вернется. Исмаил-ага медленно присел на корточки возле колоды. С той же нарочитой медлительностью он стал ощупывать края плиты; так же медленно, морщась и думая, насколько все же неприятно и обременительно все это, вытащил нож, чтобы выковырять мох. И тут ему почудилось, что со стороны дома донесся чей-то голос.