Новеллы и повести. Том 2

Иван Николчов посмотрел на Ицо, потом на котенка; тот лежал в ногах у мальчика и зализывал свои раны. Мокрый хвост, ободранный ножницами, выглядел совсем тонким и жалким. Котенок посматривал на хозяина и безразлично моргал.

— Спит? — спросил Иван Николчов.

— Ну да, спит! — сердито сказала мать. — Притворяется!

— Я с ним воевать не собираюсь, — сказал Иван Николчов. — Я просто выгоню его на улицу. Искромсаю ему уши ножницами и выгоню его.

— Правильно! — поддержала его мать.

— Искромсаю как следует и пущу в назидание на улицу! Пусть идет куда хочет, пусть спит с крысами в подвале, мне совершенно все равно! Пусть узнает, что такое жестокость!

Ицо сжимал подушку и думал о дворе.

— Ох! — воскликнула мама. — Я забыла пирог в духовке.

Ицо слышал, как она побежала на кухню, потом крикнула что-то, потом чем-то загремела и снова вернулась в комнату, вздыхая:

— Сгорел! Обуглился весь!

— И пирог из-за него сгорел, — сказал Иван Николчов. — Прекрасно! Если я сегодня увижу, как ты даешь ему есть, я тебе руки переломаю. Так и знай!

— Не буду давать, не буду! — сказала мама.

— И завтра не давай ему есть. Руки тебе переломаю, слышишь?

— Слышу, — сказала мама.

Они пошли на кухню, а Ицо сжимал пуховую подушку и думал про себя, что один день он вполне проживет без еды. Когда он болел гриппом, он два дня не ел, есть совсем и не хотелось, и все равно он не умер. Он услышал, как его зовут со двора: «Ицо-о-о-о! Ицо-о-о-о!» — но не посмел встать и подойти к окну. И Ивана Флорова он слышал, и Ивана Барабанова, и представлял себе, что происходит во дворе, потому что он околачивался там целыми днями, но встать и выглянуть в окно не посмел.

Потом он вспомнил, что у него в коробочке из-под ленты для пишущей машинки лежит монета в один лев. Коробочку ему дал отец в народном банке. Другие ребята заходят с мамами в учреждения, где работают их отцы, чтобы вместе идти домой, но Ицо ходил к отцу на работу только один раз — ведь Иван Николчов работает в Болгарском народном банке. Все деньги Болгарии хранятся в этом банке, и туда нельзя ходить просто так.

В коробке лежала не только монета. Ицо держал там и трехугольную марку Сан Марино. За эту марку любой мальчишка со двора уступит ему свой хлеб с маслом. Ведь половине ребят обычно не хочется есть, а мамаши гоняются за ними и пичкают их. А на один лев можно купить множество разных вещей!

Ицо все лежал, хотя уже вспотел от пуха, и тут почувствовал, что кто-то трогает его за ногу. Он поднял голову и увидел котенка; тот сидел у него в ногах и трогал его лапкой. Ицо пошевелил пальцами, котенок поднял лапку и ударил его по ступне. Потом облизал лапку, старательно умылся и снова сел спокойно.

Ицо перевернулся на спину и позвал его к себе. Котенок подошел, подняв мокрый хвост трубой, и потерся о щеку мальчика. У Ицо защекотало в носу, но он не шелохнулся. Котенок сел рядом с ним на подушку и начал помаргивать и мурлыкать, вращая невидимое веретено и прядя невидимую нить своей пряжи. Ицо погладил его мордочку, спину, хвост. Шубка у котенка была мягкая-мягкая, мягче, чем подушка, сердчишко его все так же равномерно стучало под тонкими ребрышками, и усы торчали так же, как раньше.

Котенок нагнулся и лизнул Ицо в нос. Язык у него был шершавый. Ицо хотел было ответить ему тем же, но раздумал и только подергал его за усы, да так осторожно, так легко, что котенок не ощутил ни малейшей боли.

*

В это время Иван Николчов, служащий Болгарского народного банка, убеждал в кухне жену, что люди в нашем доме — все равно как монеты в банке: цена у каждого своя, но все что-нибудь да стоят. И не только в этом доме, но и в других домах, и во всем городе.

Я не знаю, каковы именно богатства моего дома, но я совершенно уверен, что он хранит в себе много сокровищ, так много, что перед ним побледнели бы сказки «Тысячи и одной ночи». Мне жаль только, что я не могу воскликнуть: «Сезам, откройся!» — и показать вам все богатства разом, как это делал Али Баба.

*