Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

При этом выявляется объективный фактор оправдания ряда членов тайных обществ: их окраинное положение в декабристской конспирации, контакт с несколькими сочленами. Благодаря этому об их участии в конспирации на процессе свидетельствовал один или несколько человек, причем лидеры тайного общества, к которым в первую очередь обращалось следствие за подтверждением принадлежности к тайному обществу вновь обнаруженного лица, иногда не могли подтвердить факт принадлежности, не зная о пребывании того или иного лица в тайном обществе.

Встречалась и другая ситуация, когда, зная об окраинном положении в тайном обществе того или иного лица, главные подследственные предпочитали свидетельствовать о его непринадлежности к тайному обществу, чтобы не вовлекать в ответственность новое лицо и не быть причиной репрессий против него.

В конечном итоге, описанная ситуация означает, что следствие не получило адекватного образа тайного общества, не все действительные члены представили признания, не все были выявлены, не все, кто действительно состоял в обществе, «признались» в ходе процесса в своем членстве в декабристском союзе.

Пожалуй, один из самых сложных и спорных вопросов – насколько «признания» арестованных были объективными и правдивыми? Очевидно, что следствие добивалось «раскаяния» и «чистосердечного признания». Это означало, что между следователями и подследственным устанавливалось правило правдивого свидетельствования: сообщать правдиво и с необходимой полнотой об истинных обстоятельствах. В силу этого особое значение приобретала позиция, декларируемая арестованным в показаниях, а также соответствующие элементы их структуры: высказанное желание искреннего свидетельства – сообщаемое в таком контексте вызывало доверие следствия, – не должно было появляться и противоречащих показаний. Поэтому большие шансы избежать расследования и скрыть подлинную меру своего участия получали те, кто усваивал необходимые элементы и фразеологию «откровенного признания», причем в первую очередь те из них, против кого не имелось серьезной обвиняющей информации, кто не был связан с активным ядром тайного общества.

Разумеется, арестованные по ошибке, а также те, против кого не было конкретных, авторитетных и подтвержденных показаний о членстве, первыми получали возможность доказать следствию свою невиновность. Так случилось с братьями А. Н. и Н. Н. Раевскими. Их освобождение и признание невиновными были, судя по всему, фактом, оказавшим большое влияние на формы и тактику защиты многих других подследственных, наряду с актами императорского прощения, состоявшимися в декабре 1825 г. Поэтому представляется неслучайным, что братья Раевские получили возможность донести обстоятельства своего освобождения до других подследственных. Учитывая достаточно широкое распространение слухов и рассказов об обстоятельствах этого освобождения среди заключенных, огласка этих событий и их соответствующая интерпретация, возможно, могла носить провокационный характер со стороны органов расследования.

Мемуары осужденных доносят до нас следы указанного влияния. Так, Д. И. Завалишин вспоминал, что братья Раевские «сбили с толку многих своими рассказами, что для того, чтоб скорей и лучше отделаться, чтоб избежать неприятности проволочки следствия и риска предания суду, надобно, главное, доказать свою откровенность,

и основывали это на собственном будто бы примере и на примере других очень известных лиц (кн. С[уворов], кн. Л[опухин] и др.), которые, как говорили тогда, за полное признание получили полное прощение. Но братья Р[аевские] не сообразили, что во всех приводимых ими примерах решительное влияние на прощение имели совсем иные причины. Как бы то ни было, но только вследствие этих рассказов братьев Раевских некоторые лица… наговорили на себя всякой небылицы в доказательство откровенности,

что, конечно, не послужило им в пользу»[367].

Было ли в чем признаваться братьям Раевским – вопрос, который остается дискуссионным; можно лишь утверждать, что показания против них не носили конкретного характера и не были подтверждены основными свидетелями (Пестель и др.)[368]. Отвергнув (истинно или нет) свою принадлежность к тайному союзу, Раевские были оправданы. Примечательно само их обращение к некоторым подследственным с призывом в «полному признанию». Если Раевским было, видимо, не в чем признаваться, то признание других могло привести к усугублению виновности – собственной и других лиц. Позиция и доводы освобожденных от следствия братьев Раевских (возможно, и других получивших свободу лиц) способствовали перелому в «запирательстве» ряда подследственных, которые раньше искали спасения в сокрытии фактов и обстоятельств, и помогли смене линий защиты ради обещанного смягчения наказания или полного избавления от него. Не исключено, что таким образом следствие добивалось откровенности и «чистосердечия» в показаниях подозреваемых.