Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Линия защиты Грибоедова на следственном процессе заслуживает особенно пристального внимания. По-видимому, это один из наиболее ярких и показательных примеров последовательного отрицания уличающих показаний – отрицания эффективного, результатом которого стало освобождение подследственного. В воспоминаниях Д. И. Завалишина содержится свидетельство, напрямую касающееся расследования дела Грибоедова, – о разговоре Р. В. Любимова с Грибоедовым. Согласно Завалишину, который выступает здесь как непосредственный очевидец, поскольку сам находился под арестом с обоими лицами, полковник Любимов, член Союза благоденствия, арестованный в связи с показаниями и содержавшийся под арестом вместе с Грибоедовым, наставлял последнего: «Вы знаете, что все, что вы ни напишете, до меня нисколько не касается, потому что у нас с вами не было по обществу никаких сношений. Поэтому я и могу давать вам советы совершенно беспристрастные. Я только желаю предостеречь вас… Я знаю из всех наших здешних разговоров, что действия относительно Комитета предполагаются различные, смотря по разным у всякого соображениям личным и политическим… Не по любопытству, а для вашей же пользы я желал бы знать, на какой системе вы остановились? Помните, что первые показания особенно важны».

Прочитав показания Грибоедова (очевидно, ответы на вопросные пункты Комитета, которые давались после допроса), Любимов оценил их содержание так: «Что вы это! Вы так запутаете и себя, и других. По-нашему, по-военному, не следует сдаваться при первой же атаке, которая, пожалуй, окажется еще и фальшивою; да если поведут и настоящую атаку, то все-таки надо уступать только то, чего удержать уже никак нельзя». Любимов призвал Грибоедова придерживаться выработанной «вековою практикою» тактики, суть которой заключалась в пословице «знать не знаю, ведать не ведаю»[384]

. Характерно, что такой же в точности совет Грибоедову зафиксирован в других воспоминаниях – ближайшего друга Грибоедова А. А. Жандра, записанных Д. А. Смирновым[385].

Очевидно, какие-то разговоры и консультации с товарищами по заключению имели место, и они касались наиболее волнующего вопроса для арестованных – той линии поведения на допросах, которая являлась единственным доступным средством к освобождению. Именно совет придерживаться тактики полного отрицания, видимо, был наиболее распространенным.

Наконец, крайне любопытны заключительные слова Любимова, относящиеся к возможному раскрытию следствием ложности отрицания: «Положим, что вам докажут противное; да разве и для судей не натурально, что человек ищет спастись каким бы то ни было образом? Хуже от этого не будет, поверьте! А не найдут доказательств – вот вам и всем хлопотам конец!» Действительно, полное отрицание перекладывало инициативу в добывании уличающих свидетельств на самих следователей. Таким образом, обвиняемый получал возможность защищаться от показаний других, а не разъяснять собственные свидетельства. Сам Любимов заявлял, что он последовательно придерживался исповедуемой тактики: «…хорош бы я был, если бы сначала так-таки и бухнул признание… на первый случай лучше сказать: знать не знаю!»[386]. Так обосновывалась возможность тактики отрицания без крупных последствий для обвиняемого, если его отрицающие показания будут отвергнуты новыми доказательствами при расследовании. Расчет на то, что следствие не добудет необходимых доказательств, как выяснилось, был достаточно оправданным[387]

.

Вероятность того, что при расследовании не окажется достаточных доказательств для обвинения, была высока в случае малозначащих участников тайных обществ, связанных по конспиративным связям с одним или незначительным числом лиц, или в случае таких лиц, обнаружение причастности которых вело в дальнейшем к включению в область расследования новых, нежелательных для подследственных обстоятельств.

Мемуары Д. И. Завалишина – поздний источник, к тому же один из менее достоверных. Однако если разговор Грибоедова с Любимовым и выдуман мемуаристом, то не вызывает сомнения сам факт обмена мнениями на подобную тему между содержавшимися вместе арестованными. Сами условия совместного заключения

в одном помещении, несомненно, значительным образом влияли на показания и линию поведению на следствии. Как отмечал Завалишин, в совместном пребывании под арестом многие из более опытных в делах следствия давали «полезные советы», которые охотно выслушивались[388]. О том, как держать себя на допросах, как именно и в каких выражениях отвечать на самые опасные вопросы Комитета, какие обвинительные показания наиболее важны и используются следствием, – все это обсуждалось в беседах арестованных. Коллективное содержание под арестом (как, например, в Главном штабе) открывало большие возможности для такого рода информирования[389].